Читаем Гостомысл полностью

— Потому что это не купцы, — вмешался в разговор Ратиша, — я не вижу знамени на мачте.

— Но ведь было же знамя на мачте, — сказал Гостомысл.

— Наверно, увидев нас, они его опустили, — сказал Яромир.

— Испугались, что ли? Рыбаки, может быть? — сказал Ратиша.

— Не, корабль точно — военный. Нос высокий. Со звериной головой. Да и зачем купцу опускать знамя при встрече с другим кораблем? — сказал Яромир.

Ратиша проговорил:

— Сомнения нет — это военное судно данов. Наверно, тоже разведку ведут, раз таят свой флаг.

— Разведку надо уничтожить. Готовьтесь к бою, — жестко проговорил Гостомысл.

Он надел шлем. Выдвинул меч из ножен, провел взглядом по лезвию, на зеркальной поверхности которого отразилось синее небо, и отдал приказ:

— Сигнальщик, дай сигнал к бою!

Сигнальщик дунул в рог, издав тревожную мелодию.

— У нас второй струг отстает, — вдруг с тревогой сообщил Ерш.

В запале погони Гостомысл упустил из виду второй струг. Он взглянул назад. Второй струг действительно сильно отставал. Над волнами только белел парус.

Яромир пояснил:

— На струге Ростиха меньше гребцов, поэтому и отстают.

Гостомысл отметил в уме, что из-за отставания второго струга, когда они догонят данов, им придется драться на равных. Это был не самое лучшее начало боя, однако он не смутился.

— Мы свяжем данов боем. А там и второй струг на помощь подойдет! — уверенно сказал он.

Чтобы догнать неизвестное судно, гребцам пришлось выложить все силы, но это дало результат: вскоре стали видны не только щиты на бортах, но и встревоженное лицо предводителя данов на носу военного судна.

В очередной раз он бросил взгляд на княжеский струг и, очевидно, поняв, что от погони не уйти, что-то крикнул, и тут же на мачте взвился датский флаг.

У борта начали выстраиваться лучники.

— Ага! — сказал Гостомысл и потер ликующе руки. Он чувствовал себя словно кот, встретивший здоровенную крысу: и радостно, что попалась; и тревожно — а вдруг не справится.

— Приготовиться лучникам, — стараясь сдерживать себя от волнения, проговорил звонким голосом Гостомысл.

Яромир повторил его приказ, Гостомысл увидел, как лучники выстраиваются вдоль борта. У бортов тут же разожгли в горшках огонь, и вверх потянулся горький дым.

Гостомысл взглянул в синее безоблачное небо.

— Хороший день, — сказал он.

— В такой день и умирать не хочется, — сказал Ратиша.

— Мора не выбирает, кому и в какой день умирать. Верь в свою удачу, и ты не умрешь, — сказал Яромир, и, слегка улыбнувшись, добавил: — Сегодня.

— Ладно, — сказал Ратиша. — Не важно, когда ты умрешь, все равно ведь попадешь в рай.

— Не болтай попусту. Не наводи тоску на мысли, — недовольно сказал Гостомысл.

— Я это, чтобы тебе страшно не было, — сказал Ратиша.

— Мне не страшно. Это ты испугался, — сказал Гостомысл.

— Айв самом деле мне страшно. Первый раз, когда бился с данами на ладье Медвежьей лапы, не было страшно, а сейчас почему-то страшно, — сознался Ратиша, вынимая меч из ножен.

— Так со всеми бывает. Первый раз не страшно, а на второй поджилки трясутся, — сказал Яромир и подал знак лучникам.

Лучники опустили в горшки концы стрел и зажгли обмотанную вокруг наконечников просмоленную паклю.

— А на третий раз будет страшно? — спросил Ратиша.

— Не бойся, если сейчас наделаешь в штаны, то потом будешь думать только о том, чтобы это не повторилось, — с улыбкой проговорил Яромир.

Ратиша невольно провел рукой по штанине и проговорил:

— Не дай бог! Лучше умереть, чем опозориться!

Со струга противника также потянулся сизый дым.

— Лучники, приготовьтесь, стрелять по моей команде! — предупредил Гостомысл, опустил забрало шлема и поднял руку с мечом.

Вражеский предводитель тоже поднял руку, и лучники подняли луки с горящими наконечниками стрел.

— Они тоже хотят стрелять, — с тревогой сообщил Ратиша, поднял тяжелый щит и поставил его впереди Гостомысла.

— А ты как думаешь, — угостят нас кренделями? — сказал Гостомысл.

Ратиша покосился на него.

— А ты смелый, — сказал он.

Щит заслонил Гостомыслу обзор вражеского корабля, и он его нетерпеливо отстранил в сторону.

— Не мешай, — сказал он.

— Сдаваться без боя они явно не собираются, — сказал Ратиша.

— Не собираются, — сказал Гостомысл, думая о том, что теперь следует проявить выдержку: если пустить стрелы слишком рано, то стрелы могут не долететь до вражеского судна и без всякой пользы упасть в воду. Ответный выстрел же противника будет намного удачнее. Если слишком затянуть, то противник первым всадит в тебя горящие стрелы, тем самым ослабив ответный удар.

— Князь, пора! — взволнованно крикнул Яромир.

— Погоди-ка еще немного, — пробормотал Гостомысл.

— Пора, князь, опаздываем! — болезненно вскрикнул Яромир, и, подтверждая его опасение, с судна данов взвились стрелы.

Ратиша снова прикрыл Гостомысла щитом.

— Поберегись, князь! — крикнул он.

Гостомысл отпихнул подставленный щит и зло крикнул срывающимся голосом:

— Не мешай. Я кланяться никому не буду!

Яромир быстрым удивленным взглядом мазнул Гостомысла, ему показалось, что своим безрассудством князь хочет погубить себя и отряд.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза