Читаем Гостомысл полностью

Гостомысл мотнул головой.

— Нет.

— Правильно, — проговорил Ерш.

Ветер мотнул струг, и он приналег на рулевое весло.

— Правильно! — повторил Ерш, выровняв струг, и продолжил: — Потому что для обычного смертного человека встретиться с русалкой к беде. В сумерках они похожи на прекрасных дев и заманивают песнями мужчин в воду, а в воде губят их. А при дневном свете лицом они похожи на жаб. Поэтому они и боятся дневного света.

— А ты, что ли, видел русалок? — недоверчиво спросил Гостомысл.

— Видел, — сказал Ерш.

— Так говоришь же, что людям нельзя встречаться с ними, потому что после этого они гибнут? — сказал Гостомысл.

— А я знаю заговоренное слово, — сказал Ерш и поинтересовался: — А знаешь, откуда взялись русалки?

— Ну, знаю, — это утонувшие девицы, — сказал Гостомысл.

— А вот и нет! — сказал Ерш.

— И откуда они тогда взялись? — спросил заинтересовавшийся Гостомысл.

— Погоди погоди, — проговорил озабоченно Ерш и вгляделся в горизонт.

Гостомысл приподнялся.

— Кажись, парус? — неуверенно проговорил Ерш.

В подтверждение его слов дозорный с носа крикнул:

— Вижу парус!

— Точно, парус! — сказал Ратиша.

— Купец? — предположил Ерш, обращаясь к Ратише.

Ратиша напряг зрение, через пару секунд возразил:

— Нет, не похоже.

А может, это и рыбаки... — проговорил Ерш.

На корму пришел Ратиша и доложил Гостомыслу:

— Видел парус. Издали, пока не разобрать, чье это судно.

— Это рыбаки, — снова предположил Ерш.

— Не знаю. Но на мачте какое-то знамя. Рыбаки не ходят со знаменами, — сказал Ратиша.

— Ты вот что, кто бы это ни был, догоняй его, — распорядился Гостомысл.

— Как бы не нарваться на боевой корабль данов, — сказал Ратиша.

— Военный — не военный. Море наше, а потому стыдно нам бояться других кораблей, хотя бы и военных. Догоним, разберемся. Раз идет с юга, значит, может рассказать о данах, — сказал Гостомысл и приказал Ершу: — Ерш. Ускорь ход.

Ерш скомандовал гребцам опустить весла на воду, а Гостомысл прошел к носу струга, где находился дозорный.

— Не разглядел ли кто это? — спросил дозорного Гостомысл.

— Далеко еще, не разглядеть, — пожаловался дозорный.

— Ничего, скоро догоним, — сказал Гостомысл.

Пока Гостомысл разговаривал с дозорным, Ратиша принес доспехи и стальной шлем, который князь оставил на корме. В другой руке он держал большой щит.

— Князь надел бы ты защиту, — сказал он с тревогой в голосе.

Гостомысл отмахнулся:

— Ну что ты, Ратиша, разве нам придется драться, там же всего лишь купец или рыбак.

— Нет, князь, ты все-таки надень броню, — начал настаивать Ратиша.

На нос пришел и боярин Яромир, который был старшим из воинов старой дружины. Он поддержал Ратишу:

— Князь, кто там, на корабле, нам пока неизвестно, но тебе лучше поберечься. Я не хотел бы, чтобы мы тебя потеряли, как твоего отца. Что мы тогда будем делать? У тебя ведь пока наследников нет...

— Ладно, — согласился Гостомысл.

Он взялся за свои доспехи, но боярин Яромир неожиданно воспротивился:

— Князь, эти доспехи красивые, но они лишь для пира, для торжества. В сече они никак не защитят тебя. Надень другой доспех, покрепче.

— Ладно, — согласился Гостомысл, и боярин Яромир и Ратиша стали надевать на него грубую толстую кольчугу, затем войлочный доспех с металлическими накладками.

Под броневой защитой Гостомысл моментально вспотел и недовольно закрутил головой.

— Что? — спросил Яромир.

— Тяжелый доспех. Жарко, — пожаловался Гостомысл.

— Терпи, князь. Зато доспех надежный, — сказал боярин.

— Но как же я буду сражаться в таком тяжелом доспехе? — спросил Гостомысл.

Яромир окинул его взглядом и заключил:

— Доспех для тебя действительно тяжел. Были бы мы в городе, заказали бы мастерам доспехи полегче. Они умеют делать легко и крепко. А в Кореле, к сожалению, нет таких мастеров.

— И эти доспехи сойдут, — сказал Ратиша. — Князю незачем махать мечом.

Шлем Гостомысл только примерил, но надевать не стал.

— Глупости говоришь Ратиша, — сказал Гостомысл. — Князь не кукла, а первый воин в дружине.

— Прости, князь, — проговорил Яромир, — ты пока молод; ты не виноват в этом; и никто не виноват, так уж бог устроил наш мир; но лет через пять ты будешь лучшим воином в дружине, это точно! Обещаю!

Закончив надевать на князя доспехи, боярин окинул его изучающим взглядом и поморщился.

— Чего не нравится? — спросил Гостомысл.

— Больно бедные доспехи. Не подобают княжескому достоинству, — сказал, вздыхая, Яромир. — Но, прости, князь, мы же не знали, что ты пойдешь с нами, поэтому пришлось взять доспех обычного воина.

Гостомысл улыбнулся и проговорил:

— Ты, боярин, не тоскуй: князь — воин; поэтому то, что достойно обычного воина, то достойно и князя.

Боярин бросил уважительный взгляд на юного князя и сказал:

— Поверь мне, князь, ты обязательно будешь первым воином.

Между тем расстояние между славянскими стругами и неизвестным судном сокращалось медленно, и Гостомысл нетерпеливо крикнул кормчему:

— Ерш, что так медленно идем? Ускорь ход!

— Они тоже идут на парусах и веслах, — ответил Ерш.

— Однако не хотят, чтобы мы их догнали, — многозначительно проговорил Яромир.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза