Гость

– Скажу вам большее, Аркадий Петрович. Советский Союз был разрушен художниками. Без пуль, без вторжений, без военных переворотов. В Советский Союз, по тайной договоренности вашего и американского президентов во время их встречи в Рейкьявике, приехало несколько выдающихся мастеров перфоманса. И они в течение четырех лет перестройки совершали свои акции, нанося глубинные травмы общественному сознанию, в котором с каждой акцией умирали представления о величии государства, о несокрушимости армии, о всеведении спецслужб, о мощи промышленности, о героической истории, о доблестных героях, о гениальных писателях и музыкантах. Каждый перфоманс наносил удар по одному из столпов государства. И когда последний столп рухнул, когда состоялся заключительный грандиозный перфоманс – введение танков в Москву, убийство трех демонстрантов, сокрушение памятников, – тогда это грандиозное зрелище совершилось, пало государство. Недаром в священном писании сказано: «Дело рук художника ненавижу».

Веронов желал понять, не смеются ли над ним, не является ли сидящий перед ним человек фантазерам, которые водятся в артистической среде и своими фантазиями расцвечивают и украшают общение. Но улыбка Янгеса была жестокой и хищной.

– Почему вы меня пригласили? – спросил Веронов. – Я не взрывал Чернобыль.

– Я хочу предложить вам проект. Художественный, но и не только. Мы испытаем с вами новое оружие. Вы оружейник, вы и оружие.

– Я просто художник, мастер перфоманса, искусства, которое интересует очень узкую прослойку и абсолютно не интересует власть. Власть сослала художников в самые темные глухие углы общества и забыла о них. Мы все – отшельники культуры.

– Это и важно. Вы отомстите власти за унижения, за несправедливую опалу и ссылку. Вас не видят, вы вдалеке от Кремля, Генерального штаба, Президента. Вы в чулане. Но из своего чулана, из потаенного убежища вы наносите удары сокрушительной силы. И от ваших ударов загораются леса, взрываются газохранилища, шатается свод Государства Российского. Вас нельзя обнаружить, вы неуязвимы. Но после ваших камерных представлений падают самолеты и происходят массовые беспорядки. Давайте встряхнем Россию?

– Вы так не любите Россию?

Янгес встал и, глядя в дальний угол кабинета, перекрестился. Веронов увидел среди белизны мерцающий маленький образ в цветных переливах, как и глаза Янгеса.

– Я люблю Россию больше, чем кто либо. Россия – душа мира. Дом Богородицы. Россия соединяет небо и землю. Из России колодцы уходят прямо в небо, в Царствие небесное, и все человечество пьет воду из чаши, которую подносит народам Россия. Мир смотрит на Россию и ждет, когда она произнесет свое сокровенное Слово Жизни, которое спасет род людской. Все волшебные русские сказки, все великие философы и писатели, все революционеры и космисты слышали это небесное Слово и стремились обратиться с ним к людям. И все русские муки, все дыбы и плахи, все небывалые мучения побуждают сегодня Россию произнести это желанное Слово.

Янгес говорил вдохновенно, с глубоким волнением и верой. Глаза его увлажнились, и, казалось, вот-вот из них потекут разноцветные слезы.

– Но это Слово не может пробиться сквозь хаос и шум, которые сегодня наполняют русскую жизнь. Мы хотим услышать великую русскую симфонию, а слышим визги, скрежеты, отвратительные крысиные писки и собачьи хрипы. Там «красные», там «белые». Там монархисты, там революционеры. Те за Ленина, те за Сталина. А те за Колчака и Деникина. Мусульмане стекаются в свои мечети и мечтают об ИГИЛ. Евреи в синагогах мечтают о Второй Хазарии. Русские в церквях молятся о Государе Императоре. Шаманы выходят на капища и выкликают Большую Белую Сущность. Патриоты, либералы. Никониане, язычники. Все это смешивается, дерется, готово схватиться в смертельной войне. Надо встряхнуть Россию, чтобы весь этот сор опал. Чтобы ржавчина осыпалась. Чтобы грубая мазня исчезла и под ней открылся подлинный дивный лик, и Россия наконец произнесла бы свое вещее Слово Жизни.

Веронову казалось, что он стоит на прозрачном тончайшем льду в отблесках солнца, а под хрупким стеклом чернеет бездонная глубина. И от этого было сладко, и было ужасно, и этот ужас был упоителен, и эта темная бездна таилась в глубине его собственной души, и хотелось упасть в нее, и лететь в этой кромешной упоительной тьме, из которой он когда-то вышел на свет, был поставлен на хрупкий прозрачный лед, готовый распасться.

– В чем ваш проект? – слабым голосом спросил Веронов.

Янгес мгновенно остыл. Голос утратил слезную дрожь. Глаза высохли и переливались холодным блеском.