Госпиталь брошенных детей

С этими словами он подмигнул мне и зашагал прочь, не оглядываясь назад. Я снова увидела его через несколько дней, когда он ждал меня на другой стороне улицы, прислонившись к ограде, и невольно улыбнулась. Его звали Лайл Козак. Они никогда не зажигал свой факел, пока мы беседовали, чтобы случайный прохожий не подозвал его. Он был факельщиком – лунным мучеником, как он сам себя называл, потому что в ясные лунные ночи было очень трудно найти работу, – с десяти или одиннадцати лет. Теперь ему было двадцать три года, и он приносил домой столько же денег, как и его отец-портной. Лайл и его родители приехали в Лондон двадцать лет назад из Белграда, и он жил в Сент-Джайлсе вместе с ними, со своими братьями и сестрами. Он был старшим и работал по ночам, так что днем мог присматривать за детьми. По его словам, ему хватало трех-четырех часов сна, и он мог прикорнуть на бельевой веревке, потому что в большой семье всегда было очень шумно. Дома они говорили по-сербски, и он научился английскому на улицах, копируя местный выговор, пока не стал говорить без акцента. Больше всего ему нравился кокни, и он собирал слова и выражения, как сорока. Он носил с собой два дешевых пистолета, которые могли взорваться при использовании, но ему не приходилось стрелять, потому что обычно было достаточно продемонстрировать их, чтобы отогнать мелких бандитов. («Если они не годятся для стрельбы, то вполне годятся для того, чтобы хорошенько вмазать по черепушке», – добродушно говорил он.) Все это я узнала во время наших встреч под луной. Мы сидели на крыльце, чаще всего у дома № 9, чьи жильцы, по словам Марии, находились на континенте. Мы вместе курили его трубку, а иногда я приносила что-нибудь поесть и бутылку пива из кладовки, которую я потом наполняла водой, чтобы Мария не заметила.

Я рассказала ему об Александре Каллард и о том, как она гладит портреты своих родителей, но не прикасается к своей дочери. Я рассказала ему о Шарлотте и о том, как она любит животных, читать книги и есть апельсины со сливками. Я рассказала ему, как Нед однажды пришел на задний двор и стал клянчить деньги, что едва не стоило мне работы. Однажды ночью я решила прогуляться вокруг площади, когда увидела свет в одном из домов, и тогда я поделилась с Лайлом своим планом похитить мою дочь и привести ее домой.

Он сказал, что я больная на всю голову. Но когда он предложил помочь, я согласилась.

А потом миссис Каллард напала на нас. Бабочка превратилась в разъяренного зверя. В ее глазах застыло такое же выражение, как у коров, которых ведут на бойню в Смитфилде. Несомненно, она была опасной женщиной. Какая мать пойдет с кочергой на своего ребенка? Она была психически неустойчивой, и все мы находились в таком же положении в этой высокой темнице со спящим драконом внутри. Кто знал, когда дракон снова проснется? Шарлотта – бедная, затравленная Шарлотта – всегда оставалась для меня Кларой. Я уже месяц называла ее Шарлоттой и привыкла к этому. Она потеряла мать, которую знала и которая превратилась в чудовище. Бедная девочка плакала до изнеможения и всхлипывала в моих объятиях, пока не засыпала, прижимаясь ко мне своим влажным, дрожащим телом. Утром я поняла, что нам пора уходить; стрелка часов описала полный круг, и наш золотой час наступил.

Трудность состояла в том, что комфортная жизнь на Девоншир-стрит стала привычной. Я привыкла к удобствам; моя талия раздалась от сливок и масла, волосы заблестели от мыла. Руки стали мягкими, запах рассола исчез. Я привыкла к коврам под ногами, к жарко натопленным комнатам, к обеденному столу, нагруженному едой. Мне было хорошо в маленькой спальне, где мы играли и жили, спали и пели. Я могла бы навсегда остаться там, запереть дверь и проглотить ключ. Но оставались моменты, которых я не могла понять: как Шарлотту забрали из госпиталя и как она стала жить в этом доме? Как миссис Каллард узнала о ее существовании, но при этом не знала обо мне? Видимо, кто-то выяснил.

Я очень боялась, что она сразу узнает меня, когда впервые пришла в ее дом. В гостиную, как она называла эту комнату. Я не понимала, как можно жить подобным образом, запереться от всего мира и почти никогда не выходить из дома. Ее продукты прибывали на задний двор, ее деньги поступали от стряпчего. Чай из Китая, бренди из Франции. У нее не было членов семьи, которых я могла бы увидеть, или друзей, наносивших визиты по вечерам. Тем не менее она казалась… довольной.