Госпиталь брошенных детей

Он пристроил скрипку под подбородком, положил ее на левое плечо и извлек протяжную, скорбную и красивую ноту. Потом он исполнил популярный свадебный марш, и мы улыбнулись.

Я знала, что могу обо всем рассказать Кезии, но в глубине души я задавалась вопросом, не думает ли она, что я уже никогда не верну мою дочь. Что я изменю свое мнение, найду подходящего мужа, рожу здорового ребенка, потом другого и позабуду о моем первенце. Что рано или поздно я приду к выводу, что Кларе лучше живется там, где она сейчас, в окружении слуг и сиделок, с выстиранным и отутюженным бельем, со сливовым пудингом и местом в церковном хоре. Вероятно, Кезия считала, что ей будет лучше держаться подальше от мерзлых лотков Биллингсгейта и от сырых стен Олд-Бейли-Корт. Но оставила бы она своих детей на воспитание в сиротском приюте, как бы удобно им там ни жилось? Я сильно сомневалась в этом.

Глава 5

Я на пять минут задержалась перед воротами, прежде чем объявить о своем приходе перед сторожкой привратника, хотя он и без того должен был видеть, как я расхаживаю взад-вперед, репетируя свои будущие слова. Я надела свой лучший наряд из трех: кремовое хлопчатобумажное платье с цветочным рисунком, которое Кезия отложила для меня несколько лет назад. Еще я постирала свой чепец и позаимствовала немного крахмала у Нэнси в обмен на иглу с ниткой. В половину четвертого я заперла на складе свое корытце для креветок и поспешила домой, чтобы опередить Эйба, переодеться и как можно скорее отправиться в госпиталь. Было так же холодно и темно, как ноябрьским вечером, когда я впервые отправилась туда: решительная и точно так же испуганная.

Привратник впустил меня, и я пошла по мостовой между корпусами. Лужайки по обе стороны были черными и пустыми; скорее всего, дети были в столовой или уже ложились спать. В Олд-Бейли-Корт дети ложились спать одновременно с родителями, но я полагала, что здесь они умываются и причесываются после ужина, выстраиваясь, как куколки, при свете свечей. В каменном коридоре было тихо, и я думала, не стоило ли мне громко хлопнуть дверью, чтобы известить о своем приходе. Я убрала волосы под чепец и немного подождала, но никто не вышел. Прошла минута, потом вторая и третья; каждая секунда была отмечена двумя ударами моего сердца. Я подошла к лестнице и остановилась у ее подножия. На первой лестничной площадке висел огромный портрет. У мужчины на нем были большие глаза, фуражка и черный сюртук, похожий на мундир. На его лбу был заметный шрам, а рядом сидела маленькая собака. Его лицо показалось мне таким бдительным и оживленным, что я бы не удивилась, если бы он сошел с картины и обратился ко мне.

– Я могу вам помочь?

Я невольно вздрогнула. Ко мне обращалась женщина, спускавшаяся по лестнице, крупная и похожая на свинью, в кружевном переднике и чепце. Ее лицо выражало неодобрение. Я опустила глаза и поняла, что пока стояла, оставила мокрые следы на безупречно-алой ковровой дорожке.

– Мы не берем младенцев прямо с улицы, – заявила она. – Вы должны обратиться надлежащим образом, но сейчас мы никого не принимаем.

– У меня нет младенца. То есть у меня есть дочь, но она не здесь.

Женщина ожидала продолжения; ее темные глаза смотрели пронзительно, и я почувствовала, как у меня запылали щеки.

– Могу я поговорить с управляющим?

– С управляющим? – Она сухо усмехнулась. – Не думаю, что он заинтересуется вами.

– Тогда с кем я могу поговорить?

– Вы говорите со мной, не так ли?

Я ощутила, как во мне поднимается гнев. Посмотрела на свои грязные ботинки и шаль, которая нуждалась в штопке. Здесь мое лучшее платье не имело никакого значения.

– Шесть лет назад я оставила свою дочь здесь на попечение, – ровным голосом сказала я. – А на следующий день ее забрала другая женщина, которая назвалась мной.

Женщина замерла и нахмурилась, отчего мелкие черты ее лица сошлись в кучку. Ее взгляд стал еще более пронзительным.

– Не знаю, кто это был или что они сделали, но… я ее мать. Я хочу выяснить, что произошло, и поговорить с кем-нибудь, – с кем-то, кто может помнить, как выглядела женщина, которая выдавала себя за ее мать.

Наступила пауза, и я услышала, как где-то закрылась дверь. Потом раздался ужасный шум, и я осознала, что женщина на лестнице расхохоталась. Ее смех был громким и неуместным в этом тихом и красивом месте; он был слишком похожим на тот мир, откуда я пришла. Мне захотелось прыжком подняться по лестнице и влепить пощечину в ее поросячье лицо.

– У нас тут сумасшедшая! – выкрикнула она, давясь от смеха. – Ты сбежала из Бедлама?

Прежде чем я успела ответить, сзади послышался голос.

– Что там такое? – молодой мужчина выглянул из дверного проема за большими напольными часами. Он был невысоким и стройным, с соломенно-желтыми волосами, на несколько лет старше меня, без шляпы и сюртука, в одной только рубашке; мы явно отвлекли его от работы. В той части комнаты, которая открывалась за его спиной, я увидела стол с документами и мягкий, приятный свет масляной лампы. Он смотрел на меня.

– Прошу прощения, сэр, – сказала я. – Я не хотела вас беспокоить.