Городок сорванцов

Справа от нее небрежно развалился на стуле старательно причесанный мальчик. Правильные и нежные черты его несколько удлиненного лица были женственно красивы; изогнутые брови надменно приподнимались, острый подбородок выдавался вперед.

Слева от девочки сидел толстый и румяный мальчик. Его взъерошенные волосы торчали ежиком, крошечные глазки быстро бегали. Он беспрерывно вертелся на стуле и вертел головой.

Глядя на обоих мальчиков, я подумал: не похожи ли они на Дон-Кихота и на его друга Санчо Пансу? Скорее всего, один из них и был тот «гениальный математик», «главный путешественник», о котором рассказывал Владимир Викторович.

Девочка с тремя красными нашивками встала и звонким, строгим голосом сказала:

— Объявляю совет дружины открытым! Первый вопрос — о палатках.

Тотчас же вскочил толстый «Санчо Панса», сделал круглые глаза, надул щеки-пончики.

— Можно мне, можно мне первому? — нетерпеливо попросил он.

— Слово предоставляется Саше Вараввинскому, — важно сказала девочка с тремя нашивками.

— Я — о шалашах. Шалаши не годятся, — бойко заговорил Саша, — я все подсчитал: на каждый пойдет сорок четыре жерди. Значит, на двадцать семь шалашей будет погублено тысяча сто восемьдесят восемь молодых деревьев, а так как мы объявили себя друзьями леса… Выходит, нужно доставать палатки.

Я понял, что именно он, Саша, и есть тот гениальный мальчик-математик.

Все замолчали и вопросительно посмотрели на Владимира Викторовича.

— Товарищи, во-первых, разрешите вам представить детского писателя… — Владимир Викторович назвал меня. — Если вы читали его повесть, вы должны знать, что он по специальности детский врач. Я пригласил его в наш городок на должность… — Владимир Викторович на секунду замялся, подбирая слова, — на должность, начальника нашего медпункта.

Все взглянули на меня довольно-таки безучастно, просто из вежливости. Очевидно, я ни капельки их не интересовал.

— А во-вторых, — продолжал Владимир Викторович, — доктор предлагает достать, знаете что? Двадцать семь настоящих палаток. — Он многозначительно поднял указательный палец, хитрые морщинки отпечатались на его висках.

И тотчас же словно солнышко осветило комнату. Все радостно обернулись в мою сторону с приветливыми улыбками, с просиявшими лицами. А у меня похолодели ноги: никогда я не обещал достать столько палаток!

— Владимир Викторович, Владимир Викторович, я подсчитал, — гениальный Саша заерзал на стуле, — двадцать семь палаток нам будет мало.

Да, нужны еще две палатки для гостей, одна — для собранных экспонатов будущего музея, одна для игрушек и библиотеки, еще для чего-то…

Не думая о последствиях, я сказал, что для мне пункта потребуется, не менее четырех палаток, при том больших, шатровых, — лазарет для мальчиков, лазарет для девочек, амбулатория, баня…

После недолгих споров совет дружины постановил:

«Поручается детскому писателю такому-то раздобыть тридцать семь палаток».

— Расшибусь, а достану, — сказал я самому себе, вспоминая, как давал обещание Валера.

«Самая главная девочка» вскочила, тряхнув косой.

— Переходим к обсуждению законов будущего городка, — объявила она, явно волнуясь.

Ее смуглые щеки покрылись нервным румянцем, быстро моргали длинные ресницы, верхняя губа подергивалась.

— Мы решили добавить еще один закон! — воскликнула она. — Только не будем говорить о нем Евгению Ивановичу, а то он непременно запретит. Владимир Викторович, знаете, что мы тут надумали? Если все пионеры нашего интерната будут очень дружить между собой, если все они очень, очень захотят» чтобы наш городок был ужасно хороший, чтобы он удался, и всем нам было бы ужасно весело, надо, чтобы… — превозмогая волнение, она вдохнула в себя воздух и докончила фразу: — Одним словом, пусть в нашем городке будет всем все можно. Это наш самый важный закон. Мы его назовем — закон номер первый. — Она быстро отодвинула стул и подбежала к своему пионервожатому. Блеснули ее выразительные глаза, очень подвижные, черные, словно два жучка. — Всем все можно — ну, вы подумайте, какой это будет хороший закон! — и она с азартом оглянула всех.

Я ничего не понял.

— Позволь, позволь, это ты сама придумала? — недоумевал Владимир Викторович.

А девочка покраснела еще гуще и взволнованно продолжала:

— Это не я придумала, а все члены совета дружины. «Всем все можно» — значит, никто в нашем городке ничего не будет запрещать. Вот моя бабушка. Когда в субботу я прихожу домой, я знаю — бабушке очень хочется, чтобы я с ней два часа посидела и ей рассказала, какие у меня за неделю отметки, что в интернате случилось. И я сажусь возле ее кресла на маленькой скамеечке. А потом бабушка мне скажет: «Ну, иди куда хочешь». А если бы бабушка мне запрещала: «Не ходи в кино», «Не ходи гулять», я бы непременно от нее удирала. Когда не запрещают, ну, честное слово, совсем не хочется этого делать.