Город живых

Досадливо крякнув, я полез в боковой карман фуфайки за перочинным ножом. Дед умел приматывать на совесть. Прежде чем я смог распаковать сверток, мне пришлось немало попотеть. Внутри, в чем я, впрочем, не сомневался, оказалось старое дедушкино ружье. Одноствольная «тулка», тщательно смазанная и вычищенная, была тайной гордостью деда Павло. Старый охотник всегда смотрел на новомодные многозарядные ружья и карабины с легким презрением. И не раз посрамлял с помощью своей одностволки заезжих нуворишей, ружья которых зачастую стоили дороже целой улицы в нашей деревне. Дед Павло считал охоту поединком между зверем и человеком – настоящим состязанием в скорости, хитрости и удачливости, и поэтому утверждал, что оружие для охотника не самая главная вещь. Тем не менее сам он очень любил свою одностволку и относился к ней с такой бережностью, которой могли позавидовать иные экспонаты из столичной Оружейной палаты. Даже мне дед Павло разрешал дотрагиваться до ружья в исключительных случаях, только во время охоты, когда он учил меня стрелять. Чистить и ухаживать за «тулкой» он не позволял никому.

Еще летом тяжесть настоящего оружия в руках приводила меня в состояние щенячьего восторга. Теперь же я не испытывал от этого никаких чувств. В руках у меня был просто инструмент, который должен будет помогать мне добывать пищу.

Отложив ружье, я даже в душе подивился такой резкой перемене своих ощущений, но долго над этим не думал. Просто было некогда. Перебравшись в другой угол лабаза, я повторил процедуру с очисткой второго тайника. На этот раз меня ждало жуткое разочарование. Тайник был пуст. Я был счастливым обладателем ружья, но при этом у меня не было ни одного патрона. Надежды на возможную охоту, еще с утра грозившие перерасти в стопроцентную уверенность в успешности этого, надо признать честно, достаточно спорного предприятия, рухнули в одну секунду.

Пытаясь не поддаться панике, я начал лихорадочно искать выход из сложившейся ситуации. И он, естественно, нашелся. Правда, не сильно приятный.

Логично рассудив, у кого можно разжиться патронами, я естественно вышел на две кандидатуры. К Митьке Буржую, особенно после его вчерашнего жеста небывалой доброты, было бы идти логично. Он хоть сам и не охотник, запасы патронов, да и самих ружей, имел приличные. Да вот только не лежала у меня душа идти к Буржую на поклон, а то, чего доброго, еще пожалеет он о своих милостях и мало того, что патроны не даст, так еще и Дашеньку выгонит. Несмотря на оптимистический взгляд по поводу своих охотничьих талантов, рисковать благополучием Дашеньки мне не хотелось.

Второй кандидатурой, естественно, был Серега Рябой. Других вариантов у меня попросту не оставалось. Несмотря на то, что Рябой и был известен всей деревне своим склочным характером, иной раз он все же умел поступать по-человечески.

Мысленно пожелав сам себе удачи, я закинул ружье за плечо и направился к выходу из сарая.

Как оказалось, там меня уже поджидали дедовы квартиранты. Сумрачный, неразговорчивый мужик лет сорока, беженец из Марьевки, и его худая и желчная жена с лицом, изрядно изъеденным оспинами, встречали меня во всеоружии. Мужик сжимал в руках вилы, направленные мне прямиком в живот, жена же держала обеими руками тяжелый дедов колун. Вес для ее слабых рук был непомерный, и поэтому колун, занесенный над головой, постоянно дрожал. Выражение лица мужика из испуганного стало быстро меняться на злорадно-гаденькое.

– Что, байстрюк, на дармовщинку потянуло? Чужого хлеба захотелось? – Фразы он произносил приглушенно, с незаметным шипением, так что невольно напомнил мне виденную летом болотную гадюку.

Женщина облегченно опустила колун и тоже моментально преобразилась. Теперь ее лицо исказил полный ненависти оскал. Но прежде чем она успела разразиться потоком брани, я сделал неуловимое движение плечом. Слова застряли у нее в горле.

Этому трюку я научился у покойного деда Павло. Ружье, увлекаемое весом приклада, которое вопреки обычным правилам я нацепил стволом вниз, начало быстро скользить по плечу на ремне. Я чуть согнул правую руку в локте и быстрым движением перехватил скользящую одностволку. Теперь черное дуло ствола было направлено аккуратно между взбеленившимися соседями. Мужик от неожиданности открыл рот и выронил на снег вилы.

– За своим приходил, – отрезал я и быстрым шагом направился прочь.

На сей раз двор я покинул как положено – через калитку. Оглянулся я только один раз, когда уже вышел на улицу. Соседи так и стояли с перекошенными лицами около сарая. Их испуг навел меня на нехорошие мысли по поводу причастности их к давешнему воровству. Вновь закинув ружье за спину, отмахнувшись от бесполезных домыслов, я поспешил к возвышающемуся на краю деревни форту.