Город у эшафота. За что и как казнили в Петербурге

Особо отметил Берхгольц стойкость Монса: «Все присутствовавшие при этой казни не могут надивиться твердости, с которою камергер Монс шел на смерть. По прочтении ему приговора он поклоном поблагодарил читавшего, сам разделся и лег на плаху, попросив палача как можно скорей приступать к делу. Перед тем, выходя в крепости из дому, где его содержали, он совершенно спокойно прощался со всеми окружающими, при чем очень многие, в особенности же близкие знакомые его и слуги, горько плакали, хотя и старались, сколько возможно, удерживаться от слез».

И снова назидательный элемент: велением Петра тело Монса было оставлено на эшафоте на несколько ноябрьских дней. Затем отрубленная голова была, как и в случае с Авраамом Лопухиным, «взоткнута» на шест, а тело отволокли на специально установленное колесо. В дневнике Берхгольца за 7 декабря отмечено: «На обратном пути из дома графа Толстого высокие гости (императрица, принцессы и проч.) проезжали как мимо того места, где лежало на колесе тело камергера Монса, так и мимо того, где голова его взоткнута на шест».

Маршрут процессии, надо полагать, был указан самим Петром I.

Как утверждает легенда, позже голова Вилима Монса была заспиртована и хранилась в Кунсткамере.

После экзекуции над Монсом и его товарищами по несчастью французский посланник Жак де Кампредон сообщал секретарю по иностранным делам Франции графу де Морвилю: «Эти быстро совершенные казни наделали здесь много шума, и в обществе думают, что за ними последуют другие». В обществе ошибались: кажется, это была последняя смертная казнь такого масштаба в петровском Петербурге.

Глава 5

После Петра. «Отсечь голову в С. — Петербурге, с объявлением ему той его вины». Решение Верховного тайного совета: «Которые столбы в С. — Петербурге и в Москве внутри городов на площадях каменные сделаны и на них также и на кольях винных людей тела и головы потыканы, те все столбы разобрать до основания».

Хроника смертных казней в XVIII столетии — как петровского времени, так и более позднего — полна событий не только значимых, привлекавших широкое внимание, но и куда более проходных. Вот, скажем, расстрига Степан Выморков: многие ли знают хоть что-нибудь об этом человеке, обвинявшемся в распространении «непристойных слов» про императора Петра Алексеевича и поплатившемся за это жизнью? Историк Михаил Иванович Семевский, конечно, написал в свое время увлекательное исследование жизни и судьбы Выморкова, но и это сочинение многим ли знакомо?

Впрочем, нас в жизни расстриги интересует лишь одно: финал. Печальный, как и почти все финалы в этой книге. Когда вина Выморкова была установлена, приговор вынесли суровый и в полной мере отражающий нравы тех времен: «Учинить ему, Выморкову, смертную казнь: отсечь голову в С. — Петербурге, с объявлением ему той его вины, и по экзекуции тое его голову, положа в спирт, отправить с нарочным гвардии сержантом в Тамбов, велеть там в городе сделать каменный столб, где пристойно поставить тое голову на железной спице; а туловище его, Выморкова, зарыть здесь в землю, и о том, куды надлежит писать, а посланному дать инструкцию, и о винах Выморкова сочинить лист, и послать с помянутым сержантом, велеть оный прибить к столбу, где Выморкова голова будет».

14 августа 1725 года на Съестном/Сытном рынке «у столба, в присутствии небольшой команды гвардейских солдат, неизменного свидетеля казней — секретаря Тайной канцелярии Ивана Топильского и толпы народа» была совершена экзекуция. Ну а дальше все пошло строго по приговору: голову заспиртовали и отвезли в Тамбов, где «в торговый день, в присутствии властей и при многих людях, голова Выморкова «с публикою», с барабанным боем на спицу воткнута, и лист о винах Выморкова при той оказии прочтен и прибит крепко к тому столбу, впредь для всенародного ведения, и поставлены у того столба для караулу солдаты».

Схожая посмертная судьба ждала еще одного казненного в 1725 году — некоего Александра Семикова, прослужившего не один год в гренадерах, а после кончины Петра I объявившего себя вдруг царевичем Алексеем. Действия разворачивались около местечка Почеп (нынешняя Брянская область); как писал позже мемуарист, явно знакомый с местными преданиями, самозванец «прибыл туда с некоторым числом вооруженных гренадеров, хорошо одет и с пышною услугою, называл себя царевичем Алексеем Петровичем, рассказывал о чудном своем избавлении и что, будучи послушным сыном, бояся Бога и, не желая нанести во время царствования своего отца бедствия России, он скрывался до сего времени, но теперь, почитая себя законным наследником престола, едет в Москву принять царство своих предков».