Город у эшафота.За что и как казнили в Петербурге

Сезон красного террора был открыт; силовые структуры, окрыленные новыми задачами, взялись за дело с места в карьер. Еще Совнарком не принял свое заявление, а в Петрограде расстрелы пошли полным ходом. Уже 6 сентября 1918 года на страницах официальных петроградских газет было помещено заявление за подписью нового начальника губернской ЧК Глеба Бокия и секретаря Александра Иоселевича: «Правые эсэры убили тов. Урицкого и тяжело ранили тов. Ленина… В ответ на это Всероссийская Чрезвычайная Комиссия… решила расстрелять целый ряд контрреволюционеров, которые и без того уже давно заслужили смертную казнь.

Расстреляно всего 512 контрреволюционеров и белогвардейцев, из них 10 правых с.-р.».

Страшная статистика: 512 казненных за одну неполную неделю. Глеб Иванович Бокий, старый революционер и член РСДРП с 1900 года, не боялся продемонстрировать классовому врагу сокрушающую мощь пролетарского гнева. Возможно, именно к этой страшной неделе относятся строки из воспоминаний бывшего полицейского пристава Виктора Грациановича Оржеховского, очутившегося в начале сентября 1918 года в Дерябинской тюрьме, что занимала здание бывших казарм в конце Большого проспекта Васильевского острова, близ Финского залива. В той тюрьме, известно доподлинно, большевики держали значительную часть заложников и просто арестантов. Оржеховский вспоминал, как однажды ранним утром в камеру вошли люди и «начали будить каждого пятого из числа спавших офицеров», приказывая тем собираться с вещами. Из камеры, пишет Оржеховский, взяли 65 человек. И далее: «Арестованных вывели на пристань, у которой уже стояла приготовленная баржа и буксирный пароход. Погрузили всех на баржу, и буксир потащил ее не назад в Неву, а взял направление на Кронштадт.

Оставшиеся в камере наблюдали за всем происходящим из окон, поняли обман и, предугадывая судьбу несчастных, стали их крестить.

Баржа скорее скрылась в тумане, и тут же послышался треск пулемета. Оказалось, что всех бывших на барже и спрятанных в трюме ее, а всего около 500 человек, набранных по разным тюрьмам г. Петрограда, расстреляли, а баржу с расстрелянными потопили между Кронштадтом и Дерябинской тюрьмой. Так большевики отомстили за смерть своего товарища Урицкого, о чем нам давал пояснения в тот же день тюремный комиссар».

С воспоминаниями Оржеховского отчасти перекликается свидетельство бывшего адвоката и флотского офицера Александра Александровича Гефтера, оказавшегося в день похорон Урицкого — 1 сентября — в Кронштадте: «Сто тридцать три человека было расстреляно в первую ночь после похорон Урицкого. Из Кронштадтской тюрьмы на барже они были перевезены на один из номерных фортов. Их было больше ста тридцати трех, из особой жестокости заложникам не говорили, сколько остается в живых. Когда баржа пристала к острову, сняли первую партию в пятьдесят человек и повели.

В первой партии был старый генерал, измученный предшествовавшей голодовкой и этими страшными переживаниями, он не мог шевелить ногами. Один из палачей, как говорили, «боцман», прекратил его мучения выстрелом из револьвера. По личной просьбе был таким же образом расстрелян священник. Остальные не хотели подобной милости, они надеялись на чудо избавления, и это чудо действительно пришло в виде оружейных залпов, навсегда прекративших и избавивших их от голода, заточения и издевательств. Были случаи, что, несмотря на несколько попавших пуль, люди оставались в живых и, ползая, как черви, в собственной крови, умоляли о пощаде. Пожилой офицер умолял оставить ему жизнь и не добивать его ради его пятерых детей, у которых умерла мать, но никто не был оставлен в живых.

Во вторую ночь было расстреляно 45 человек, в третью — опять 130.

Как-то случайно, бродя по Меншиковскому форту, мы обратили внимание в одном из коридоров на свежеположенные плиты, на белый проведенный известью на стене крест и на кучу окровавленных тряпок. Еще одно ужасное место».

Как нетрудно подсчитать, приведенные Оржеховским и Гефтером цифры в сумме уже больше, чем 512 — и значительно. Оснований сомневаться в правдивости мемуаристов нет, но достоверных данных по числу казненных не имелось ни у того, ни у другого, а потому элемент преувеличения мог проявиться и при самом строгом их стремлении к точности.

Тем временем грозное заявление Глеба Бокия в «Петроградской правде» имело не менее грозное продолжение: «Ниже печатается список арестованных правых эсэров и белогвардейцев и представителей буржуазии, которых мы объявляем заложниками.

Мы заявляем, что если правыми эсэрами и белогвардейцами будет убит еще хоть один из советских работников, нижеперечисленные заложники будут расстреляны».