Город у эшафота.За что и как казнили в Петербурге

Палач накидывает на голову капюшон савана, затем петлю. Ударом ноги вышибает доску, тело грузно падает вниз. Раздается глухой стон. Веревка натягивается и трещит. Тело вздрагивает и передергивается конвульсиями. Ноги упираются в помост — смерть идет медленно. Палач крепко обхватывает тело и с силой дергает вниз. Присутствовавших охватывает ужас. Жутко, гадливо, стыдно. Раннее ясное утро. Солнце только что поднялось, и его мягкие золотистые лучи бьются о перекладины виселицы. Кругом свежая яркая зелень. Птички весело чирикают, с озера доносится писк чайки. А люди в мундирах, с орлами на пуговицах, угрюмо стоят, потупив глаза, бледные, взволнованные и ждут, пока тело, облаченное в саван и повисшее на веревке, перестанет вздрагивать. Ждут долго — бесконечно долго — до получасу.

Палач принимает в свои объятья тело, обрезывает веревку, кладет труп на помост. Подходит доктор, слушает сердце — все в порядке: сердце не бьется. Труп кладут в ящик, обсыпают известью, покрывают крышкой. Удар молота злобно прорезывает утренний воздух: то прибивают крышку гроба».

Читатель уже знаком с палачом Иваном Фроловым; теперь перед нами — палач Александр Филипьев, кубанский казак по происхождению, «рослый детина, брюнет, с грубыми, крупными чертами лица». Журнал «Былое» писал о нем: «Этот жалкий человек был приговорен к смертной казни за убийство семерых, кажется, людей; помилование было ему даровано под условием согласия исполнять обязанности палача. За каждого казненного ему сокращался срок каторги, заменившей ему смертную казнь, кроме того, за каждого казненного ему еще выдавалось денежное вознаграждение».

Филипьев еще не раз посетит Шлиссельбургскую крепость. Особенно активно она стала использоваться как лобное место столицы в 1905–1906 годах — и услуги палача были востребованы особо.

Новую череду казней открыла экзекуция над Иваном Платоновичем Каляевым, осужденным за убийство в Москве великого князя Сергея Александровича: его повесили ранним утром 10 мая 1905 года. И снова журнал «Былое», едва ли не главный источник сведений о трагических страницах русской революционной истории: «Был второй час ночи… В комнату, где сидел Каляев, вошел смотритель тюрьмы в сопровождении наряженного в красное палача. На палаче были надеты ярко-красные кумачевые шаровары, такие же рубаха и колпак на голове, опоясан он был веревкой, за которую заткнута была нагайка.

Палач, подойдя к Каляеву, завязал ему назад руки, после чего Каляев в сопровождении смотрителя тюрьмы вышел на двор, где была устроена виселица, за ними следовал палач.

На дворе уже находились все приглашенные представители сословий, администрация крепости, команда солдат и все свободные от службы тюремные унтер-офицеры. Каляев взошел на эшафот. Он был без пальто, во всем черном и черной же фетровой шляпе.

Стоя неподвижно на помосте эшафота, он выслушал прочитанный помощником секретаря приговор, после окончания которого к эшафоту приблизился священник с крестом в руке, но Каляев сказал ему: «Я уже сказал вам, что я совершенно покончил с жизнью и приготовился к смерти». Священник ушел…

К осужденному подошел палач, накинул на него саван, закрывший его с головой, помог подняться на табурет, так как без посторонней помощи сделать это было невозможно, накинул на шею петлю и отбросил ногой табурет. Ноги Каляева потеряли опору, и тело его повисло в воздухе. Почти никто не мог смотреть на повешенного, остававшегося в петле 30 минут. Все безмолвно стояли возле эшафота. По прошествии 30 минут палач вынул тело Каляева из петли и положил его на эшафот, к которому подошел находившийся поблизости крепостной врач, обнажил покойному грудь, выслушал сердце, пощупал пульс, но это было уже, конечно, ненужной формальностью, ибо Каляев был мертв».

Здесь снова палач Александр Филипьев на первом плане. В то время он еще отбывал срок своей каторги и сам содержался под конвоем, но уже к августу 1905 года «разъезжал свободно без конвоя, и не на полицейском, а на пассажирских пароходах, так как к этому времени он уже окончил срок своей каторги благодаря большому числу повешенных им в разных городах России за это лето политических».

И еще о палаче — на сей раз слова Гершуни: «Маленькая, почти невероятная подробность: после казни Каляева Филипьев начал ходить в офицерском мундире, с Георгием в петличке. В таком виде он прибыл в сентябре на казнь Гершковича, крайне смутив жандармов. Это — невинная слабость «старика», на которую доброе начальство смотрит сквозь пальцы. Филипьев просил разрешить ему это «единственное утешение», и начальство решило выполнить просьбу полезного человека. Офицер с Георгием в петличке, приезжает в крепость с маленьким узелком, в котором увязан его настоящий мундир — красное одеяние, плеть и веревка».

Григорий Андреевич слегка ошибается: казнь, о которой он упоминает, состоялась не в сентябре, а 20 августа 1905 года. В тот раз — случай уникальный — двое приговоренных к смерти не были даже знакомы друг другом и проходили по разным делам.