Город смерти

- Кое-что поняла. Но в языке заключено нечто, что испугало меня гораздо больше, чем генерал Форестер.

Удивление отразилось на лице Тмварбы.

- В самом деле?

Она кивнула.

- Что же?

Мускул ее щеки снова дернулся.

- Я знаю, где будет следующий несчастный случай.

- Случай?

- Да. Где захватчики - если это действительно захватчики, хотя я в этом не уверена - планируют произвести следующую диверсию. Но язык сам по себе, он... он довольно странный.

- Как это?

- Маленький, - сказала она. - Крепкий. И плотно связанный... это вам ничего не говорит? Относительно языка?

- Компактность? - спросил доктор Тмварба. - Я думал, что это хорошее качество разговорного языка.

- Да, - согласилась она, глубоко вздохнув. - Моки, я боюсь!

- Почему?

- Потому что я собираюсь кое-что сделать и не знаю, смогу ли.

- Если это действительно достойно твоих стараний, то неудивительно, что ты немного испугана. А что это?

- Я решила это еще в баре, но подумала, что нужно сначала с кем-нибудь поговорить, а это значит поговорить с вами.

- Давай.

- Я решила сама разгадать загадку Вавилона-17.

Тмварба склонил голову вправо.

- Так как я могу установить, кто говорит на этом языке, откуда говорит и что именно говорит.

Голова доктора пошла влево.

- Почему? Большинство учебников утверждает, что язык - это механизм для выражения мыслей, Моки. Но язык это и есть мысль. Мысль в форме информации: эта форма и есть язык. Форма этого языка... поразительна.

- Что же тебя поражает?

- Моки, когда вы изучаете другой язык, вы узнаете, как другой народ видит мир, вселенную.

Он кивнул.

- А когда я вглядываюсь в этот язык, я вижу... слишком много.

- Звучит очень поэтично.

Она засмеялась.

- Вы всегда скажете что-нибудь такое, чтобы вернуть меня на землю.

- Но я делаю это не часто. Хорошие поэты обычно практичны и ненавидят мистицизм.

- Только поэзия, которая пытается затронуть реальное - настоящая поэзия.

- Конечно. Но я все еще не понимаю, как ты предполагаешь решить загадку Вавилона-17.

- Вы на самом деле хотите знать? - она дотронулась до его колена. - Я возьму космический корабль, наберу экипаж и отправлюсь к месту следующего случая.

- Да, верно, у тебя есть удостоверение капитана межзвездной службы. Ты в состоянии взять корабль?

- Правительство субсидирует экспедицию.

- О, отлично. Но зачем?

- Я знаю с полдюжины языков захватчиков, и Вавилон-17 не из их числа. Это не язык Союза. Я хочу знать, кто говорит на этом языке - кто или что во Вселенной мыслит таким образом. Как вы думаете, я смогу, Моки?

- Выпей еще кофе. - Он протянул руку за плечо и вновь послал ей кофейник. - Это хороший вопрос. Нужно о многом подумать. Ты не самый стабильный человек во Вселенной. Набор и руководство экипажем требует особого психологического склада - у тебя он есть. Твои документы, как я помню, это результат твоего странного... хм, брака несколько лет назад. Но ты руководила автоматическим экипажем. Теперь ты будешь руководить Транспортниками?

Она кивнула.

- Я больше имею дела с Таможенниками. И ты тоже более или менее к ним относишься.

- Мои родители были Транспортниками. Я сама была Транспортником до Запрета.

- Верно. Допустим, я скажу: "Да, ты можешь это сделать."

- Я поблагодарю и улечу завтра.

- А если я скажу, что мне нужно неделю проверять твои психоиндексы, а ты в это время должна будешь жить у меня, никуда не выходить, ничего не печатать, избегать всяческих приемов?

- Я поблагодарю. И улечу завтра.

Он нахмурился.

- Тогда зачем ты беспокоила меня?

- Потому что... - она пожала плечами, - ... потому что завтра я буду дьявольски занята, и... у меня не будет времени попрощаться с вами.

- Ага, - его напряженное хмурое выражение сменилось улыбкой.

И он вновь подумал о майне-птице.

Ридра, тоненькая тринадцатилетняя, застенчивая, прорвалась сквозь тройные рамы двери рабочей оранжереи с новой вещью, называемой смехом: она открыла, как производить его ртом. И он по-отцовски гордился, что этот полутруп, отданный под его опеку шесть месяцев назад, с дурными настроениями, вспышками раздражения, с вопросами, с заботами о двух гвинейских свиньях, которых она называла Ламп и Лампкин. Ветерок от кондиционера пошевелил кустарники у стены, и солнце просвечивало сквозь прозрачную крышу. Она спросила:

- Что это, Моки?

И он, улыбаясь, испятнанный солнцем, в белых шортах, сказал:

- Это майна-птица. Она будет говорить с тобой. Скажи ей: "Здравствуй!"

В черном глазу сверкнула булавочная головка живого света. Перья сверкали, из иголочного клюва высунулся тоненький язычок. Птица наклонила голову, когда девочка прошептала: "Здравствуй!" Доктор Тмварба две недели учил птицу при помощи свежевыкопанных земляных червей, чтобы удивить девочку. Птица проговорила: "Здравствуй, Ридра, какой хороший день, как я счастлива." Крик.

Полная неожиданность.

Вначале он подумал, что она начнет смеяться. Но лицо ее исказилось, она начинала колотить почему-то руками, зашаталась, упала. Крик ее разрывал легкие. Он подбежал, чтобы подхватить ее, а птица, перекрывая ее истерические рыдания, повторяла: "Какой хороший день, как я счастлива".