Город пропащих

Трубку взяла жена, долго выслушивала, раздражая Ефрема Борисовича вопросами, кто звонит и зачем, но зато сам Купцов приветствовал его, как старого друга.

- Встретиться можно, - сказал он, ничего не уточняя. - Приезжай ко мне сюда.

- Нет. - Раздольский замялся. - Не надо бы, чтоб нас кое-кто видел вместе.

Купцов помолчал, соображая.

- Неужели с "хвостом" ходишь? - наконец быстро спросил он.

- Да влип немного, - стараясь говорить беззаботно, откликнулся Ефрем Борисович.

- Ну, хорошо-о,- невозмутимо протянули на том конце. - Ты клуб "Золотое руно" знаешь? Заведение закрытое. Вход строго по карточкам. Место "чистое". Завтра к семи вечера подъезжай, на входе пропуск будет ждать. Скажи: Иванов.

Ефрем Борисович, испытывая неизвестное ранее чувство униженности, хотел было еще выяснить один деликатный момент, но Купцов, словно угадав его мысли, опередил:

- Да ты не дрейфь, оттуда информация, как из могилы, не выйдет, и засмеялся.

Но все равно Раздольский, крепко запомнив ГУМ, всеми способами подстраховался, когда шел на встречу с Купцовым. Во-первых, он, оставив в гараже машину, отправился пешком до метро. Путая следы, сделал несколько пересадок и только после этого в одном отдаленном районе Москвы поймал на пустой улице частника и отправился по указанному Купцовым адресу. Вечерний костюм он предусмотрительно прикрыл легким плащом.

Клуб "Золотое руно" находился в общем-то совсем недалеко от его дома, в тихом центре Москвы, занимая целиком отреставрированный, как игрушка, особнячок в стиле модерн. Кое-что Ефрем Борисович в жизни повидал, но и его поразили роскошь внутреннего убранства клуба и тот дух респектабельности, который он ощущал ранее только в богатых домах Англии.

"Неплохо устроились "воры в законе", - уныло думал Раздольский, оглядев неброско обставленную комнату с камином, куда провел его служащий. Других посетителей клуба видно не было.

- Привет, Ефрем Борисыч. - Качнув тяжелую портьеру, в комнату вошел Павел. - Видишь, тишина, благолепие. Не притон какой-нибудь. Пойдем-ка поужинаем. - И он провел Раздольского на второй этаж, в кабинет, где уже был накрыт стол.

Немного выпили и закусили, повспоминали прошлое. Раздольский нервничал, усмехаясь про себя над тем, как перевернулась ситуация, и теперь вот он ищет защиты у матерого уголовника. Почему-то ему совсем не приходило в голову, что они с Еленой, решившись избавиться от Артура Нерсесовича, пусть и чужими руками, тоже далеко не безгрешны. Сейчас он ненавидел Аджиева еще и за то, что сидит в страхе в роскошном заведении, и костюмчик у него похуже, чем у того "друга" напротив, а уж как он добирался сюда...

- Я сюда чуть ли не пешком шел, - буркнул он невпопад, не в силах отрешиться от одолевших его мыслей.

- Так кто же это тебя достал? - перешел к делу и чуть-чуть опьяневший Купцов.

И тогда Раздольский выложил все, или почти все, не сказав прямо, что надеялись убрать они Аджиева.

- Любовь, значит? - осклабился Павел Сергеевич, и так противно на душе у Раздольского стало, словно он разделся здесь догола. Он не то чтобы жалел о том, что рассказал совершенно незнакомому человеку самое сокровенное (Елена там, в ГУМе, одобрила его решение), он теперь боялся и Купцова.

- Слухами Москва полнится, Ефрем Борисович, - неопределенно продолжал тот. - Я-то теперь совсем отошел от дел. Так, рантье... - Он опять неприятно осклабился, его маленькие глазки с прищуром весело смотрели на потерянное лицо Раздольского. - Лесной ваш мелочь, дурогон, не по себе дерево взял... Да и вы, простите, не в свои сани сели... Слыхал я про Аджиева. Он из этой новой шестерочной публики на немереных деньгах, и масть им подперла. Работает ваш друг аккуратно, в чужие дела не лезет, на верхах завязан. Если ты за советом пришел, то совет мой прост: бери, что под рукой, и канай подальше. Жив будешь. Бабу он простит. А вдвоем вам точно не спастись, из-под земли достанет. Говорят, он беспредельная рожа. Вот ты про ГУМ мне еще расскажи. Кто же это у него работает ловкий такой? Точно, сидел? Эти "новые" обычно мусоров да гэбню подбирают, наших не берут...

Ефрем Борисович послушно еще раз рассказал все, что знал про историю в ГУМе. Сознание его будто парализовало, он понял, что напрасно встретился с Купцом.

- А если ты надеялся, что помогу... - Павел Сергеевич усмехнулся.

Сердце у Раздольского сжалось, он даже покраснел весь, ожидая окончания фразы, но Купцов только покачал головой и с аппетитом принялся за курицу, фаршированную белыми грибами. А у Ефрема Борисовича встал в горле комок, и он, как ни силился, ничего съесть больше не мог. Закурил.

- Ну так вот, - сказал Купцов, покончив с курицей и вытирая льняной салфеткой рот. - Я-то ведь, как сказал, живу на покое. Но попробую посоветоваться кое с кем. Через недельку сообщу, не боись, Ефрем Борисыч, на рожон не лезь. Ты мне помог, я тебя не забыл. Посоветуюсь, обещаю. Но если нет, то действуй, как я сказал: ноги в руки и - аллюр три креста... Да давай ешь. Так, как здесь, на Москве больше нигде не кормят...