Город отражений (СИ)

— Наташа! — чуть ли не в следующую секунду, подскакивая с места в дальнем ряду зрительного зала, выкрикнул почему-то прямо в камеру пресловутый Митя, — Наташа, я, честно говоря, не ожидал такого от тебя. Как ты могла поступить так со мной? Подставить? Опозорить на весь Отраженск?!

— Да пошел ты, тряпка, — нехотя огрызнулась Эдна. Но коль микрофона в пределах досягаемости не было, вряд ли ее услышал хоть кто-то, кроме нас.

— Ведь мало того, — продолжал обличать Митя, — мало того, что ты стала соучастницей преступления. Так еще твоя сегодняшняя речь… она недопустима… она просто ни в какие ворота не лезет! Ты смешиваешь с грязью своих коллег, свою работу… которой хоть я и сам не вполне доволен, но то был твой выбор, и я его уважаю. Нет, мало того: ты еще позволяешь себе… обвинять в своих бедах и неудачах других! Разве этому нас учили на бизнес-тренингах? Разве к этому призывает… ну, хотя бы Чип Гарнек в своей книге «Как стать свободным, добиться уважения и построить любовь»?! К этому, я тебя спрашиваю? А теперь вот эти ножи. Не самое лучшее решение проблем, согласись.

— Ой, да кто бы говорил, — ведущий с микрофоном хотя бы дал возможность ответить, и Наталья Девяткина не преминула ей воспользоваться, — лучшее решение, не лучшее. Сам-то тоже заступничек выискался. Помнишь… ну, хотя бы тех троих пьяных дегенератов? Они шли мимо и обложили нас обоих так, что лишний раз вздохнуть противно было. А тебе хоть бы хны. Даже не сказал им в ответ ничего.

— Каждый должен заниматься своим делом, — отрезал Мостовой с убежденностью, достойной как самого юного из пионеров, так и старейшего из большевиков, — а жандармерия на что? Которая содержится, кстати, и на наши с тобой налоги. С неадекватными же людьми разговаривать смысла я не вижу в принципе.

— Ну кто ж заставляет разговаривать, — с ехидством парировала теперь уже Эдна, — был бы хотя бы нож — глядишь, обошелся бы без разговоров.

А я за их перебранкой следил с неуместной, казалось бы, отрешенностью. Мало-помалу теряя интерес к происходящему в студии действу как таковому. Подумалось, что ведущий и вся дирекция Высшего канала любое слово, любое действие каждого из нас с дьявольской изворотливостью подают в нужном ключе. Нужном, понятное дело, не нам. Какой-то публицист из моего родного мира без обиняков признался, что его цель — не установить истину, а осудить. Той же самой цели заведомого осуждения служила каждая секунда эфирного времени, каждый звук, произнесенный перед камерой в студии «Часа с Фемидой». И даже, наверное, любой малозаметный жест. Как бы мы ни старались.

«Все, что вы скажете, может быть использовано против вас!» Так был ли вообще смысл трепыхаться?

С другой стороны, кабы мы сидели неподвижно и помалкивали, медиа-монстр, выдающий себя за богиню правосудия, и наше молчание смог бы интерпретировать выгодным для себя и нежелательным для нас образом. Хотя о чем я говорю? Так бы и дали нам отмолчаться, ага! Этот Вольдемар Якуб-Макалов тоже не зазря деньги получает.

Тем временем телевизионное судилище продолжалось, набирая обороты. Вслед за Митей Мостовым слово предоставили близким и знакомцам других подсудимых. Как чертики из коробочки появились они в студии с порцией дежурных сетований на устах.

Сам я при незримом присутствии Матвея Богомолова сподобился еще одной встрече с его благоверной. Осунувшаяся, совсем не красивая и не чурающаяся, судя по лицу, спиртного и курения, Света откровенничала перед всем Отраженском на тему, какой плохой муж ей достался. И поминутно всхлипывала, рассказывая, что я по двенадцать часов пропадал на работе, забросил воспитание сына и даже (о, ужас!) супружеский долг исполнял, от силы, раз в месяц. А теперь вот стал преступником. И как ей, несчастной, с этим жить, что Ярику рассказывать. Как объяснять, что папы долго нет дома.

Я пробовал игнорировать эту обличительную речь вместе с риторическими, обращенными, скорее, к телезрителям, вопросами. Но выбеленный урод Якуб-Макалов пресек эту попытку на корню.

— Смотрите, какая у вас прекрасная супруга, — обратился он ко мне елейным голосом, — красивая, а главное — терпеливая. Самому-то не стыдно ее огорчать?

— Еще сам на ней женись, — потеряв терпение, рявкнул я, — раз она такая, блин, прекрасная.

Не скажу, что такой ответ ведущего ошеломил, подействовал, как пощечина. О, такой вариант немало польстил бы моему самолюбию. Да только профессионалу, коим являлся Якуб-Макалов, тоже не впервой было иметь дело с подсудимыми, в том числе и гневными. Или хамоватыми. Так что не вздрогнул, не растерялся и даже не сжался этот примат в парике и во фраке. Он просто передумал читать мне нравоучения. Молча проглотил мою злобную реплику и отвалил… до поры до времени, понятно.