Город Х

Ей хотелось домой. Но она обещала ему двадцать минут, и она их высидит. А после уже точно никогда к нему не выйдет. Да и вообще, почему-то грустно.

Взгляд на часы – у него еще пятнадцать минут. Пусть пошлит, сколько хочет.

И Свен затянул свое:

Приходи насовсем, забирай мое сердце,
Мне в холодной ночи без тебя не согреться.
Замер мир без тебя, отключен, обесточен.
Счастье пахнет тобой, у любви – твои очи.

Она посмотрела на него удивленно – хорошие строчки. Где-то спер? Учил, старался, надо же.

Ты навеки моя, я приручен тобою,
Стала ты для меня путеводной звездою.
Впору выть на луну одиноким волчарой,
Призывая свою долгожданную пару.

Впору, клетку ломая, отчаянно биться
Разлученной с любимой безудержной птицей.
Знай: ты – небо мое, моя Лебедь родная.
Знай, что я без тебя не живу, не летаю.

Она не заметила, как заслушалась. Да, пусть не «для нее», но зачитывал чужие стихи Свин талантливо. Темнел потихоньку сад; неслышно тикали секунды. Радка вдруг поймала себя на мысли, что послушала бы еще – просто стихов, тех, которые не для нее. У него получалось их декламировать тепло, проникновенно.

– Еще есть?

– Есть.

– Читай.

Он даже не запнулся.

Они не пахнут, как ты. Ничуть.
И я снова боюсь не уснуть.
Буду снова курить и пить,
Оттого, что хочу любить.

Не кого-то, кто мимо души.
Ты отказывать мне не спеши,
Я не мрачен, не стар, не сед,
Не желаю новых побед,

Но желаю тебя одну.
В одиночку пойду ко дну.
Будоражишь ты мысли и сны,
В сердце нет без тебя весны.

Она молчала. Отчего-то стала уютной беседка. Все прохладней делался ветерок, а голос Свена хотелось слушать и слушать. С каждой строчкой тот преображался, наполнялся смыслом тех слов, которые произносил; становились искренними интонации, честными глаза. Свен верил в то, что читал.

А ведь талант…

– Еще.

– Как скажешь, моя королева…

Ты сделай меня вновь мной.
Мне деньги, сигары – отстой,
Я даже среди толпы не свой,
Ты сделай меня вновь мной.

Сделай меня вновь мной.
Ты прохладной журчи водой.
Бурым жаром огня омой.
Сделай меня вновь мной.

Трещины глиной слепи,
Хрупкость мою не суди,
Внешне я воин – гляди.
Но одни черепки в груди.

Сердце посеял. Где?
Немо стало в глухой голове.
Пало проклятье мне:
Одну ее. Искать. Везде.

«А ведь повезет его бабе-то», – вдруг подумала Радка. Умеет красиво сказать, так, что веришь. Жаль, что это все не ей, что несерьезно. Но ведь есть такие, кто своей женщине пишет стихи. Да еще и такие.

– Это все?

– Еще последний.

– Читай.

И Борода опустился перед ней на колени. Заглянул в глаза, взял теплой рукой ее дрожащую ладонь – наплевал на собственное обещание не трогать. Заговорил:

Радослава моя,
Улыбнись мне в ответ.
Я купил для двоих
В наслажденье билет.

Он обращался к ней. К НЕЙ. А Радку почему-то трясло все сильнее. Свен смотрел ей не в глаза – прямо в душу.

Я бы был навсегда
Твоей лаской согрет.
Волшебство губ твоих
Сохраню сотни лет.

Как в подлунном саду,
Мне доверилась ты…
Лишь позволь – украду
У пустой суеты.

Прошепчи: «Я – твоя!».
Подари свой огонь.
Чувств своих не тая,
Протяни мне ладонь.

Но свою ладонь она, вместо того чтобы протянуть, – вырвала. Поднялась резко, чувствуя, что дрожит.

– Двадцать минут… истекли.

– Радушка, Рада…

– Мне пора.

– Не понравилось?

Ей хотелось плакать. Ведь это не ей написал? Это вообще… не он. Это просто имя.

Свен прочитал ее мысли:

– Все. Все эти стихи написал я. Для тебя.

Не может быть. Не может…

Она уже бежала прочь от беседки, не оборачиваясь и стирая со щек слезы.

Глава 8