Город-фронт

Ко всеобщему удовольствию, оказалось, что Георгий Федотович с 1938 года служил вместе с теперешним нашим командующим в Военно-артиллерийской академии имени Ф.Э. Дзержинского. По рассказам Одинцова, это был тогда один из лучших преподавателей. Но характер его находился в вопиющем противоречии с фамилией.

— Двух слов не выжмешь, — вспоминал полковник.— А улыбки на его лице, кажется, никто никогда не видел.

И уж, конечно, больше всего нас удивило то, что новый командующий фронтом

— беспартийный. [1 июля 1942 года Л. А. Говоров подал заявление о приеме в партию, и парторганизация штаба фронта удовлетворила его просьбу Центральный Комитет ВКП(б) вынес решение принять Л. А. Г оворова в члены партии без прохождения кандидатского стажа — Прим авт.]

Откровенно говоря, первое знакомство с Л. А. Говоровым не вызвало у меня большого удовольствия.

Получилось так, что докладывать я должен был тогда только неприятное. Состояние инженерной обороны по всему кольцу блокады было далеко не блестящим. Многие позиции оказались в низинах, залитых вешней водой. Затонули и некоторые минные поля. Сеть траншей не развита. Ослабшие в результате недоедания солдаты не занимались оборонительными работами, а население пришлось освободить от них еще в декабре. Инженерные и

понтонные части в жестоких боях у Невской Дубровки потеряли много людей и почти все переправочные средства.

У Г оворова заходили желваки на скулах. Он сидел, положив руки на стол, и разминал пальцы, словно они озябли. Изредка посматривал исподлобья на меня. Серые глаза неприветливы, порой кажутся даже злыми. Лицо бледное, несколько одутловатое. Темные с проседью волосы тщательно расчесаны на пробор. Коротко подстриженные усы.

За все время доклада он ни разу не перебил меня вопросом или репликой. И только когда я закончил, тихо, словно про себя, буркнул:

— Бездельники...

Инженерным начальникам всегда чаще перепадают шишки, чем пироги и пышки. Я давно уже свыкся с этим. Но в тот раз незаслуженный упрек взорвал меня:

— А знаете ли вы, товарищ командующий, что у нас на фронте люди не в силах бревно поднять?! Известно ли вам, что такое дистрофия?

Мне казалось, что Г оворов совсем не представляет себе особенностей Ленинградского фронта. Я говорил ему еще что-то очень зло и беспокойно. А он глядел на меня в упор и молчал.

Только когда у меня иссяк весь запал, он встал, прошелся по кабинету, совсем не размахивая руками, как это невольно получается у каждого, и удивительно ровным голосом сказал:

— Нервы у вас, полковник, не в порядке. Пойдите-ка успокойтесь и приходите опять через полчаса. Разговор предстоит большой, а работы у нас с вами впереди еще больше...

Тогда я не знал еще, что словцо «бездельник» в лексиконе Г оворова занимает совершенно исключительное положение. Оно стало привычным с юношеских лет, когда будущий полководец репетировал ленивых учеников из богатых семей, и выскакивало у него непроизвольно в минуты раздражения. Признался он нам в этом только в конце войны, в непринужденной обстановке, когда мы, уже генералы, прослужившие с ним три года, полушутя напомнили ему, что такая «аттестация» всех нас едва ли соответствует действительности.

Но вернемся к апрелю 1942 года. Ровно через тридцать минут после моей бурной разрядки Говоров снова вызвал меня и три часа скрупулезно, километр за километром, изучал по карте всю сложную кольцевую оборону от переднего края до центра города. Расспрашивал о ходе и характере летних и осенних боев, о масштабах и специфике оборонительных работ в прошлом году. Изредка делал для себя какие-то заметки в общей тетради.

Выслушав историю крошечного плацдарма у Невской Дубровки, командующий снова посуровел и проворчал:

— Ничего там ожидать нельзя, кроме кровавой бани для нас. Надо немедленно выводить людей с левого берега...

Этот хмурый, неприветливый на вид человек быстро брал под свой контроль широчайший круг вопросов, связанных с боевой деятельностью всех родов войск, с воспитанием личного состава, с работой тыла и снабжения. В его подходе к людям всегда чувствовался строгий педагог. Он умел не перебивая слушать любого, но не терпел многословия. Указания давал очень емкие, требующие от исполнителей самостоятельно «раскинуть мозгами».

Высокую личную организованность Г оворова быстро почувствовал весь штаб. Попросишь, бывало, принять с докладом, командующий сразу назначит время и вызовет точно, минута в минуту.

Неразговорчивость и сухость Леонида Александровича вначале воспринимались как подчеркнутые, а не природные особенности характера, но затем к его угрюмому виду привыкли. Жданов, Кузнецов, Штыков и другие партийные руководители с искренним уважением относились к строгому, но не обособленному от коллектива командующему фронтом.