Горменгаст

— Нам следует изучить поверхность на предмет наличия неровностей, гм, да, вот чем должны мы заняться, не правда ли, мой мальчик? Изучить местность, как генералам, а? И наметить на ней поле сражения.

— Да, сударь, — согласился Титус и, упав на колени, пополз бок о бок со старым линялым львом. — Хотя, по-моему, сударь, пол достаточно ровный, один квадрат будет здесь, а…

Но в этот миг дверь растворилась снова и из солнечного света в серый сумрак форта вступил доктор Прюнскваллор.

— Так-так-так-так-так! — заливисто пропел он. — Так-так-так! Клянусь всяческим милосердием, что за ужасное место для содержания под стражей юного графа! Но где же он, легендарный маленький злоумышленник — сей нарушитель границ, презревший неписаные законы, сей греховный до мозга костей мальчуган? Да благословит Господь мою потрясенную душу, если я не вижу сразу двух таких — и один куда крупнее другого — или тут кто-то есть с тобой, Титус? Но если так, кто ж это может быть и что, во имя пыли и пепла, смогли вы сыскать на лоне земли столь волнующего, что вам приходится ползать по нему, обдирая животы о стерню, точно хищникам, подкрадывающимся к добыче?

Кличбор, кряхтя, встал на колени, а затем, подымаясь на ноги, наступил на полу мантии и продрал здоровенную дыру в ее изношенной ткани. Он распрямил спину и принял позу, приличествующую Школоначальнику; лицо его залила краска.

— Привет, доктор Прюн, — сказал Титус. — Мы просто думали поиграть в шарики.

— В шарики! А? Вот, клянусь всей и всяческой ученостью, весьма высококачественное изобретение, да благословит Господь мою душу сферическую! — воскликнул врач. — Однако, если ваш соучастник это не сам Профессор Кличбор, наш Школоначальник, тогда глаза мои ведут себя чрезвычайно удивительным образом.

— Мой дорогой доктор, — произнес Кличбор, вцепляясь чуть ниже плеч руками в мантию, рваный лоскут которой влачился по полу, как спущенный парус, — это и вправду я. Мой ученик, юный граф, дурно себя повел, и я счел своим непременным долгом, воздействовать на него, in loco parentis, прибегнув к той мудрости, какой я располагаю. Дабы помочь ему, если смогу, ибо, как знать, и у стариков может отыскаться какой-никакой опыт; и вернуть его на стезю исполненной мудрости жизни — ибо, как знать, даже у стариков может…

— А вот не нравится мне «стезя исполненной мудрости жизни», Кличбор: гадковатая для школоначальника фраза, если вы простите мне столь чертовски наглое замечание, — сказал Прюнскваллор. — Впрочем, я понял, что вы хотели сказать. Клянусь всем, что отдает проницательностью, скорее всего, понял. Но что за место для содержания ребенка! Ну-ка, дайте на вас посмотреть, Титус. Как вы себя чувствуете, мой бентамский петушок?

— Спасибо, сударь, хорошо, — сказал Титус. — Завтра я буду свободен.

— О Боже, это разбивает мне сердце, — воскликнул Прюнскваллор. — «Завтра я буду свободен», это же надо! Подойдите ко мне, мой мальчик.

У Доктора перехватило горло. Завтра я буду свободен, думал он, завтра я буду свободен! Вот только наступит ли завтра, в которое будет свободным это дитя?

— Итак, ваш школоначальник навестил вас и вознамерился поиграть с вами в шарики, — сказал он. — А известно ли вам, что это великая честь? Вы поблагодарили его за то, что он вас посетил?

— Еще нет, сударь, — ответил Титус.

— Ну так надо бы поблагодарить, знаете ли, пока он не ушел.

— Он хороший мальчик, — сказал Кличбор. — Очень хороший. — И, помолчав, добавил, словно возвращаясь на твердую, требующую строгости почву: —…хоть и весьма озорной.

— Но я отвлекаю вас от игры — отвлекаю, клянусь всяческой неосмотрительностью! — вскричал Доктор, прихлопнув Титуса по затылку.

— Может, и вы с нами, доктор Прюн? — спросил Титус. — Тогда мы сможем сыграть в «треуголку».

— А как в нее играют, в «треуголку»? — заинтересованно спросил Прюнскваллор, поддернул элегантные брюки и присел на корточки, обратив к взлохмаченному мальчику смышленое розовое лицо. — Вы-то умеете, друг мой? — осведомился он у Кличбора.

— Еще бы, еще бы, — ответил Кличбор и лицо его посветлело. — Чрезвычайно возвышенная игра.

И он опять опустился на пол.

— Кстати, — Доктор живо повернулся к Профессору, — вы ведь будете на нашем приеме, не правда ли? Вы, сударь, как вам известно, главный наш гость.

Кличбор, скрипя и потрескивая фибрами и сочленениями, снова воздвигся на ноги, с миг простоял величаво и рискованно выпрямившись, и поклонился сидящему на корточках Доктору, отчего клок белых волос пал на его светло-голубые глаза.

— Сударь, — сказал он. — Я буду, сударь, и подчиненные мои со мною. Вы оказали нам великую честь.

После чего он с неожиданным проворством снова пал на колени.