Горм, сын Хёрдакнута

В землях за морем было жарко, даже жарче, чем на холмах с длинными домами. Защитник Выдр не мог заснуть и лежал на спине, обливаясь потом. Его мысли обратились к пиру в честь Асахофдинги и Бегущего Быстрее Оленя. Хёрдакнутярл, великий охотник на нарвалов, почему-то сетовал на убожество, поспешность, и потаенность вечеринки, несмотря на то, что во всех стойбищах Инну, что можно было объехать на нарте с быстрыми собаками за пол-луны, жило меньше народа, чем собралось внутри большого каменного дома посредине стойбища Хейдабир. На пиру было сожрано похвальное количество грибов, утятины, трески, лососины, осетрины, бараньих мозгов, лосиных голов, и прочих вкусностей. Объелся Кеты, которого правильнее было бы назвать Опился Пива, тонко храпел чуть поодаль на «полатях» – настиле, соединявшем угол между двумя бревенчатыми стенами и красивым глиняным домиком, внутри которого находился очаг. Длинный Хвост громко пыхтел под полатями, обернувшись вокруг плошки с холодной водой – ему тоже было жарко. Генен сбросил шкуру, чтоб чуть остыть, и некоторое время лежал в темноте, прислушиваясь к ночным звукам стойбища, где жила огромная семья родственников Хельгиярла, возглавляемая сладкоголосой Рагнхильд и Хёрдакнутярлом, грозой нарвалов и ездоком на огромном коне. Слышно было на удивление мало, гораздо меньше, чем, например, в длинном доме клана медведя. Ветер шелестел над драночной крышей, слегка потрескивали угли в глиняном домике по имени «печка,» где ранее, несмотря на жару, был разведен огонек. Вдали за стеной вопросительно гавкнула собака, но ее лай не был подхвачен другими.

Местные кормили собак по большей части не пеммиканом, а свежими мясом и рыбой. Вообще несметное и населявшее щедрые земли племя танов, на вкус Защитника Выдр, даже не на пирах ело много и хорошо, хотя отчаянно пережаривало мясо и переналегало на овощи. Странным было только их пристрастие к месиву из перетертых зерен, которому сначала давали слегка протухнуть и вспучиться, а затем пекли. Хотя, если внутрь такого ноздреватого «хлеба» с побуревшей от жара коркой натолкать побольше птичьего мяса, тоже выходило достаточно съедобно. Генен все равно не мог взять в толк, зачем есть хлеб, когда в изобилии водится, например, такое замечательное лакомство из сушеной трески, как лутефиск, а за утятиной даже не нужно идти на охоту – вон она, спит под навесом во дворе, клюв под крыло.

Мысли шамана перешли со странностей еды восточных племен на странность восточных племен в целом, включая нежелание большинства вроде неглупых танов и энгульсейцев думать за себя, выражавшееся в повсеместном и беспричинном назначении вождей. Вождь, строго говоря, нужен только при охоте на кита, да и там хорошо сработавшиеся охотники могут обойтись. Почтенную пожилую женщину или мудрого старого рыбака и так все будут слушать, и незачем говорить про рыбака, что он «ярл,» а про женщину, что она «председательница совета племени» или «хранительница Меркланда.» Другая странность – беспричинные обряды – как раз могла быть связана с первой. Как жители длинных домов, так и таны, похоже, получали большое удовольствие от веселий, устраиваемых вождями или племенным советом. У Инну, когда мужчина и женщина решали жить вместе, никакого особого праздника по этому поводу не устраивалось. У танов, вождь только что превратил такое решение собственной дочери в повод для всеобщей гулянки на несколько дней, хотя, насколько мог понять Защитник Выдр, большинству собравшихся даже толком не объяснили, чью же свадьбу они праздновали. Это никак не помешало обмену речами, клятвами, и подарками, пению, пляскам, и пиру с питьем жутких количеств пива – горькой и прокисшей болтушки из проросших зерен, от которой у генена неприятно тяжелела голова. С другой стороны, Объелся Кеты развил нездоровую слабость к пузыристому напитку, хуже, чем Глум к траве кшате.

Если вождей и свадьбы можно было попытаться объяснить, отношение племен востока к Йормунреконунгу было на первый взгляд уж совсем непонятным. Любого Инну, сотворившего даже одну десятую того, что приписывалось этому дрянному злыдню, давно бы с позором изгнали из стойбища. Что там, родич одного из убитых под горячую руку мог и пристукнуть убийцу веслом. Здесь же нарушителя табу побаивались даже такие мудрые женщины, как Гармангахисжрица и Адальфлейдхранительница. Напрашивалось объяснение Йормунреконунга не просто как зазнавшегося и зажравшегося охотника со скверным расположением духа, а еще и как сильного и зловредного шамана-ангакока, из тех, что создают тупилеков. В слове «скверное расположение духа» мог иметься и более зловещий смысл – возможно, злыдень сам был тупилеком, ухитрившимся расположить свою скверность за пределами мира духов…

– Про Йормунреконунга думаешь? – негромко спросил Бергтунплотник.

Анирник сидел на краю полатей, зачем-то пытаясь присобачить отрезанную и сваренную руку на место. Рядом с ним пристроился Желтые Ушки, обратив любопытную мордочку к генену.

– Да. Думаю, что за ним стоит на другой стороне.