Горлов тупик

– Ну, да, в январе пятьдесят третьего ее взяли, родителей не тронули, видимо, просто не успели. Арест обозначен как «секретное снятие». Есть копия служебной записки на имя Игнатьева, где говорится о явке с повинной в рамках операции «Свидетель». Что за операция, понять сложно, следов почти не осталось. Судя по протоколам допросов, ее готовили к выступлению на открытом процессе в качестве свидетеля обвинения…

Вася говорил долго, прикуривал очередную папиросу от окурка. Юра слушал и повторял про себя: «Надя-Наденька-Найденыш». Перед глазами мелькали развевающиеся на теплом ветру пегие пряди, тонкие запястья, обезображенные рубцами.

– Следы от наручников… – пробормотал он чуть слышно.

Вася кивнул:

– Да, наручники на них надевали особой конструкции, вроде собачьих строгих ошейников, с шипами. Ты что, заметил у нее шрамы?

– Трудно не заметить. Она сказала: ожоги от химических реактивов. И еще, знаешь, она седая. Соврала, будто пыталась стать блондинкой и передержала краску.

– Она подписку дала о неразглашении, вот и приходится врать. – Вася вздохнул, покачал головой. – Вообще, повезло им, гадам. Если бы на твоем месте оказался реальный иностранец, ох, они бы обосрались со страху.

– Типун к ее аресту причастен? – спросил Юра.

– Черт его знает, – Вася пожал плечами, – по мне, так все они причастны, волки последнего сталинского призыва, остатки прежней роскоши. Всех бы их, как Рюмина, Гоглидзе, Берию, судить и к стенке, но только по закону, без вранья и уничтожения улик.

– Теперь ясно, почему они так быстро установили ее личность, – Юра криво усмехнулся, – держали под наблюдением.

– Да, но наверняка без всяких санкций, по собственной инициативе. К руководству они с этим точно не сунулись бы. Сейчас каждое напоминание об их недавних подвигах – нож острый.

– Сломали ее? – спросил Юра и задержал дыхание.

Вася помотал головой:

– Ни одной ее подписи под протоколами нет. Ни одной! Мужики, профессора, Герои Советского Союза, войну прошли и ломались, подписывали, сообщников называли. А она выдержала.

Юра выдохнул, одним глотком допил остывший чай, сипло спросил:

– Документы по ее реабилитации есть?

– Какая реабилитация, Юр? Она ж свидетель, по их версии явилась добровольно. Профессора-академики – это другое. О «деле врачей» весь мир гудел. Там все в открытую: принесли официальные извинения, в газете «Правда» объявили невиновными. А ее выпустили по-тихому, на две недели раньше остальных. Единственный след спецоперации «Свидетель» – ее подписка о неразглашении гостайны, без уточнений, под грифом «хранить вечно». Остальное – в огонь. Я чудом успел прочитать.

– Вась, как думаешь, они ее тронут? Проблемы, которыми Типун грозил, возможны?

– А черт их знает, они, сволочи, злопамятные, мстительные, учитывая, что она ничего не подписала, просто из принципа могут нагадить. – Вася насупился, помолчал. – Но с другой стороны, им сейчас нет резона хлопотать и светиться. Типун выяснил главное: она молчит, тебе-англичанину ничего не рассказала. Ты, младший лейтенант Уфимцев, не в курсе.

– Так он ради этого меня вызвал?

– А то! И боялся он не столько ее откровений, сколько твоего отчета по практике. Вдруг она тебе что-то рассказала, ты в отчете отразишь, человек десять точно прочитает, получится утечка. Руководство при каждом упоминании о недавнем прошлом сильно нервничает, а тут совсем уж дерьмовое позорище: схватили девчонку, заковали в наручники, сунули в одиночку, заставляли клеветать на родителей, насочиняли запредельную хрень про отравленных младенцев.

Они сидели на подоконнике, в полутемной кухне, дымили в открытое окно, грели чайник. Никто их не трогал, только заглянула тетя Наташа в халате, потерла сонные глаза:

– Эй, у вас что, совет в Филях? Четвертый час утра, вы ложиться собираетесь?

– Да, мам, скоро ляжем, ты спи, – ответил Вася.

Она зевнула, ушла. Вася закурил очередную папиросу, прищурился сквозь дым, спросил:

– Что думаешь делать?

Юра слез с подоконника, выключил огонь под чайником, налил чаю в два стакана, ответил, не оборачиваясь:

– Вась, я ее люблю.

Вася взял стакан из его рук, вздохнул:

– Тогда врать больше не сможешь, придется сказать ей правду, кто ты такой на самом деле.

– Вась, ну, я же – не они, все изменилось, она поймет, она меня тоже, кажется, любит…

– Любит она Безила Полита. Младший лейтенант Уфимцев Юрий Глебович для нее чужой человек. К тому же если у вас все всерьез завертится, вот тогда Типун точно свои угрозы выполнит.

– Плевать!

– Ну-ну, не горячись! Это ты здесь, на кухне, такой храбрый! Ладно, допустим, тебе плевать, хотя я не верю. А ей? А ее родителям?