Горький обман

Я ухмыляюсь ей и убираю язык, облизывая губы, чтобы уловить каждую каплю ее сладкого возбуждения. Я ввожу в нее два пальца и быстро и сильно насаживаю. Она с криком опрокидывается навзничь. Она прекрасна в своем освобождении. Такая открытая и раскованная. Моя.

— Я обещаю всегда напоминать тебе, насколько ты моя, насаживая тебя на свой член. Я обещаю трахать тебя так глубоко, что твое тело будет только повторять мое имя.

Я смотрю, как женщина, которую я безумно люблю, распадается на части от моих рук, и чувствую, что моя любовь к ней становится все глубже. Она была создана специально для меня. Каждая частичка ее тела ложится прямо в мои руки, словно она была создана специально для меня.

— Ремо, Ремо, Ремо, — напевает она, ее лицо искажается.

— Правильно, любимая, твой муж, тот, кто злодейски одержим тобой. — Я легонько царапаю зубами ее клитор.

И я беру все. Я вылизываю каждую ее частичку, не упуская ни одной сладкой капли ее выделений. Она дрожит надо мной, ее колени прижимаются к моей голове, ее спина выгибается.

Она — единственная женщина, к которой я когда-либо буду прикасаться. Я никогда не испытывал такого желания, как к Авроре. До Авроры похоть и желание не отвлекали меня. С тех пор как я встретил ее, мне постоянно хочется целовать ее, пробовать ее на вкус, и я хочу, чтобы она была в моих объятиях каждую секунду дня.

Я поднимаюсь и хватаю ее за затылок, а затем целую, позволяя ей почувствовать вкус себя на моих губах и в моем рту. Она восхищенно хмыкает и обхватывает меня ногами за талию, а ее руки снова обвивают мою шею. Она наклоняется к моей шее и прижимается мягкими, ленивыми поцелуями к моему горлу.

— Помоги мне привести себя в порядок, — пробормотала она.

Я стону. — Ты чертова дразнилка.

В ванной я помогаю ей помыться, вытираю тело, мою волосы и прочесываю пальцами каждую прядь, пока она с ухмылкой наблюдает за мной.

И я улыбаюсь в ответ, чувствуя, как мои щеки приподнимаются только для нее.

— Я принесла тебе твои любимые тако, Аврора!

Я вздыхаю, когда Камари заходит в дом уже в третий раз за неделю.

Я сказал Авроре не ходить на работу по крайней мере неделю, и я тоже взял отгул. Без меня компания не развалится и за неделю. И я заботился о ней. Я пережил все ее кошмары. Я обнимал ее по ночам, целовал и давал ей почувствовать себя любимой, так что у нее не было времени задаваться вопросом, остаюсь я или нет.

Уйти невозможно.

Венеция очень помогает мне, ходит в офис днем, чтобы было чем заняться. Вечером она возвращается поздно, полная энергии, и помогает нам с Авророй готовить.

За несколько дней они с Авророй сблизились.

Взрослость Венеции в восемнадцать лет оставляет меня в недоумении. Она говорит с таким знанием дела, что мне хочется докопаться до нее, чтобы понять, почему она такая, какая есть.

Пока что я оставляю ее в покое.

У Хелиа есть свои дела, о которых нужно позаботиться. Например, сохранить жизнь Дэймону, пока я не буду готов к нему.

— Хватит вздыхать, Ремо. То, что ты ее муж, еще не значит, что ты все знаешь.

Камари поднимает подбородок и с ухмылкой проходит мимо в сторону кухни, где Аврора сегодня печет клубничный чизкейк.

— Камари, о боже! Это тако от Карлоса?

— Да! Я взяла достаточно, чтобы набить наши желудки.

Их голоса приглушаются, пока они занимаются своими делами, а я сосредоточиваюсь на экране ноутбука, проверяя электронную почту.

— Ремо?

Я поднимаю голову и вижу, что в дверях гостиной стоит Венеция.

На ней черное платье с черными колготками, а ее волосы выпрямлены. Должно быть, она только что вернулась из офиса, иначе на ней были бы треники и толстовка.

— Могу я спросить тебя кое о чем?

Я киваю, внимательно наблюдая за ней. — Ты что-то натворила? Ты облажалась на работе?

— Что? Нет.

Она насмехается, подходит ко мне и опускается рядом со мной на диван.

— Ты связывался с мамой и папой? Вообще?

Она смотрит на меня немигающими глазами.

— Ты же знаешь, я с ними не разговариваю и вообще их не навещаю. На самом деле, единственное, что я буду делать, это сообщать им, кто их туда поместил.

Она вопросительно наклоняет голову.

— Я скрывал это от глаз общественности, но я посадил их в тюрьму. Мой друг помог мне убрать их с дороги. Они испортили слишком много моей и твоей жизни, — ворчу я, отводя взгляд.

Я знаю, что она не скучает по ним и не хочет их видеть, так что это любопытство по отношению к ним немного сомнительно.

— Как ты думаешь… Можешь ли ты записать свое и Авроры имена в качестве моих опекунов? Даже если мне уже восемнадцать, я все равно хочу, чтобы оба ваших имени были моими опекунами и контактными лицами в чрезвычайных ситуациях.

Мои руки все еще лежат на клавиатуре, а сердцебиение участилось. Я слышу, как оно болезненно бьется, когда сглатываю. Это действие похоже на удары гвоздями по меловой доске. В глазах появляется жжение. Мысль о том, что она чувствует себя в безопасности рядом с нами даже спустя такое короткое время, разрывает сердце даже мне.

— Да. — Я отрывисто киваю, не в силах отреагировать на ее просьбу.

— Аврора согласна?