Горький хлеб

— Подлей винца, Мокеюшка, доброму хозяину, ‑ умильно проговорил Калистрат.

— У‑у, дьявол! ‑ зло воскликнул Капуста, и, оттолкнув от себя тщедушного приказчика, приложился прямо к ендове.

"Век живу, а таких питухов не видывал. Горазд, однако, сердешный, до зелена винца", ‑ подумал Калистрат, доедая калач на коровьем масле.

Осушив ендову, Митрий Флегонтыч смачно крякнул, сунул в рот соленый огурец и тяжело грохнулся на лавку. Задрав густую курчавую бороду на киот, промычал в полусне:

— Ступайте прочь в чертово пекло…

Калистрат и челядинцы перекрестились и встали из‑за стола. В горнице повис густой богатырский храп. Над Капустой склонилась Фетинья, прикрыла пестрядиным[60] кафтаном, участливо завздыхала:

— Умаялся, горемычный. Теперь уж до утра не поднимется. Намедни в буйство впал, дворню всю перепорол, девок изобидел. Натерпелись страху…

— Велика ли дворня у Митрия Флегонтыча? ‑ полюбопытствовал приказчик.

— Какое там, батюшка. В холопах трое, две девки да я вот, раба старая.

Вышли во двор. Возле конюшни, надвинув дырявый колпак на глаза, дремал на куче соломы коротконогий рыжеватый мужик в пеньковых портах и без рубахи.

— Эгей, сердешный! ‑ окликнул дворового приказчик.

Мужик смахнул колпак с головы и нехотя поднялся. Переминаясь с ноги на ногу, позевывая, спросил, вглядываясь с сухощавого старичка в суконном кафтане:

— Чего надобно?

— Из холопей сам будешь или мужик пашенный?

— Старожилец я безлошадный, ‑ почесываясь, ответил мужик.

— Отчего не в поле, а у господина во дворе валяешься, сердешный?

— А чо мне в поле делать? Нет у меня ни сохи, ни жита. Надумал к Митрию Флегонтычу челом ударить да в холопы записаться. Может, возьмет к себе за харчи, а я ему хоромы подновлю. Топором я поиграть любитель. Вот и жду. Да государь наш все во хмелю, недосуг ему меня принять.

— Из тяглых крестьян в холопы идти нельзя, сердешный. Кто же на государя оброк будет нести? Царь дозволил в холопы к господам набирать только вольных людишек, ‑ строго вымолвил приказчик.

— Куда же мне деваться, батюшка? ‑ развел руками мужик.

Приказчик приблизился к страднику, воровато оглянулся и молвил тихо:

— А ты, сердешный, к князю Андрею Андреевичу Телятевскому ступай. Князь до мужика милостив. Порядную грамотку ему напишешь, а он тебе два рубля отвалит да лошаденку с сохой даст. Заживешь вольготно.

— А как же Митрий Флегонтыч? За пожилое[61] я ему задолжал. Господин наш лютый. Сыщет у твоего князя ‑ в усмерть забьет. Я ведь ему один рубль да два алтына возвернуть должен.

— Не сыщет, сердешный. Ступай смело в княжью вотчину.

— Так ведь заповедные лета государь наш установил. Покуда нет выходу мужику, ‑ засомневался крестьянин, скребя бороденку.

— А ты не робей, сердешный. Князь наш родом высок, будешь за ним, как за каменной стеной. А коли чего и пронюхает твой худородный государь, так наш Андрей Андреевич ему твои деньги за пожилое возвернет, ‑ заверил мужика приказчик.

— Коли так ‑ можно и сойти от Митрия Флегонтыча, ‑ заявил старожилец.

— Приходи, голуба. Избенку те новую срубим, животину выделим. Справным крестьянином станешь, ‑ услащал мужика Калистрат.

— Спаси тя Христос, батюшка. Этой ночкой и тронемся. Да и другим мужичкам намекну, ‑ перекрестившись тихонько проговорил страдник.

— Вот и добро, голуба. Айда со двора, ребятушки.

Один из челядинцев бухнулся перед приказчиковым жеребцом на четвереньки. Низкорослый Калистрат ступил ему на спину и взобрался на коня.

Выехали на улицу. Пустынно в деревеньке, мужики словно вымерли. И только возле самой крайней ветхой избы повстречали худого мужика в заплатанном армяке.

Мужичонка налаживал телегу возле двора. Завидев всадников с самопалами, страдник поспешно юркнул за двор. То был Карпушка.

— "Уж не за мешком ли моим приехали. Мельник, поди, князю донес. Пропадай моя головушка", ‑ в страхе закрестился селянин и бухнулся лицом в лопухи.

— Шальной, что ли? В бега ударился. Ну и деревенька, ‑ буркнул Мокей, слезая с лошади.

Челядинец зашел за конюшню и вытянул мужичонку из лопухов. Карпушка съежился, втянул голову в плечи, бороденка задергалась. Мокей ухватил крестьянина за ворот армяка и вытащил к телеге.

— Чегой‑то ты, сердешный, от нас за избу подался? ‑ ласково спросил Калистрат.

— Телегу вот чиню, батюшка. Колеса рассохлись, ну, я и того, залепетал, низко кланяясь, Карпушка, с опаской поглядывая на вершников и могутного Мокея.

Заслышав разговор, из избенки выскочили с десяток чумазых, полуголых, худеньких ребятишек и баба лет под сорок в посконном сарафане.

— Твои чада, голуба? Экие они у тебя замореные. Невесело, знать, тебе живется?

— Помаленьку, батюшка. Видать, так богом указано.

— Ты домочадцев‑то спровадь. Путай побегают. А мы с тобой потолкуем малость.

Карпушка прикрикнул на ребятишек и те, сверкая пятками, побежали со двора на улицу. Баба, поклонившись всадникам, удалилась снова в избу.

Приказчик присел на завалинку и повел с Карпушкой неторопливый разговор…

Когда выехали из деревеньки, довольный Калистрат сказал Мокею: