Горящий берег

К четырем часам утра корабельные баки заполнились до краев. Командир лодки нервничал на мостике, каждые несколько секунд поглядывая на берег, где при обманчивом свете проступили из мрака острые гребни дюн, а потом на приближающийся лихтер с длинной блестящей торпедой, осторожно уложенной на банки.

— Быстрее! — перегнувшись через перила ограждения рубки, подгонял Кохлер своих людей, пока те прилаживали стропы вокруг чудовищного оружия, осторожно поднимали груз на натянувшихся канатах и переносили его на борт. Второй лихтер со своей смертоносной ношей уже стоял рядом. Пока торпеду аккуратно опускали в передний люк и подавали в пустой торпедный аппарат под палубой, первый лихтер, борясь с течением, уже шел назад к берегу.

Быстро светлело, усилия экипажа и чернокожих мятежников стали отчаянными: превозмогая усталость, они во что бы то ни стало старались завершить погрузку, прежде чем наступивший день откроет их врагу.

Лотар приплыл с последней торпедой; он небрежно сидел на ней боком, как, бывало, на своем арабском скакуне, и капитан, наблюдая за ним в лучах рассвета, обнаружил, что негодует еще сильнее, что ненавидит Лотара за то, что он высок, вызолочен солнцем, красив. Ненавидит за небрежное высокомерие, за страусовые перья на шляпе и золотые кудри до плеч, но пуще всего — за то, что сейчас Лотар ускачет в пустыню и оставит ему только одну возможность: вновь погрузиться в холодные, смертельно опасные воды.

— Капитан.

Лотар выбрался из лихтера и торопливо поднялся на мостик на башне.

Капитан увидел на его красивом лице возбуждение.

— Капитан, в лагерь только что приехал один из моих людей. Он пять дней скакал от Окаханды и привез новости. Отличные новости.

Капитан старался не заразиться этим возбуждением, хотя руки у него задрожали. А Лотар продолжал:

— Помощник портового инспектора в Кейптауне — один из наших. По его сведениям, через восемь дней в Кейптаун прибудет английский тяжелый линейный крейсер «Инфлексибл» — «Несгибаемый». Он покинул Гибралтар пятого числа и идет прямо туда.

Капитан нырнул в люк, и Лотар неохотно последовал за ним вниз по стальной лестнице. Капитан уже нетерпеливо склонился над штурманским столиком — с измерительным циркулем в руках, забрасывая вопросами штурмана.

— Крейсерская скорость линейных крейсеров противника?

Штурман быстро пролистал папки с разведданными.

— Расчетная скорость двадцать два узла при двухстах шестидесяти оборотах, командир.

— А!

Капитан мелом прокладывал курс от Гибралтара к западному побережью Африки вокруг большого выступа и затем к мысу Доброй Надежды.

— А! — Снова, на этот радостно и с предвкушением. — Если отойдем через час, можем занять патрульную позицию сегодня к 18:00, и крейсер не сможет миновать нас.

Он поднял голову и посмотрел на собравшихся офицеров.

— Господа, это не обычный английский крейсер. Это «Несгибаемый», тот самый корабль, который затопил у Фолклендских островов «Шарнхорст». Какой приз! Какой приз подарим мы кайзеру и das Vaterland!

* * *

Если не считать двух впередсмотрящих на крыльях, капитан Курт Кохлер один стоял на конической башне U-32 и дрожал на холодном морском ветру, несмотря на толстый белый свитер, надетый под бушлат.

— Запустить дизель, подготовиться к погружению! — Он нагнулся над переговорной трубой, и лейтенант как эхо тут же подтвердил его команду.

— Есть запустить дизель, подготовиться к погружению!

Палуба под ногами Кохлера задрожала, у него над головой вырвался дизельный выхлоп. Почуяв масляную вонь сгоревшей солярки, Курт раздул ноздри.

— Корабль к погружению готов! — подтвердил голос лейтенанта, и командир почувствовал, что с плеч свалилась тяжелейшая ноша. Как он волновался все эти часы беспомощности и уязвимости — часы заправки и погрузки боеприпасов! Однако все позади — корабль под ногами опять ожил, полностью в его распоряжении. Чувство облегчения приободрило его, несмотря на усталость.

— Скорость семь узлов. Новый курс двести семьдесят градусов. — Пока приказ повторяли, он сдвинул фуражку с козырьком, украшенным золотым шнуром, на затылок и в бинокль взглянул на сушу.

Тяжелые деревянные лихтеры уже перетащили волоком и спрятали среди дюн; на песке остались только следы их килей. На берегу не было никого, кроме одинокой фигуры всадника.

Кохлер смотрел на него. Лотар Деларей сорвал широкополую шляпу со своих медных кудрей, и страусовые перья заколыхались, когда он помахал ею. Капитан поднял в приветствии правую руку, и всадник, все еще размахивая шляпой, умчался, галопом влетел в сплошные заросли тростника, закрывавшего долину меж двух высоких дюн. Туча пестрых водоплавающих птиц, которых он вспугнул, поднялась с поверхности лагуны и закружила над грозными дюнами, а лошадь и наездник исчезли.