Горячий угон

– Милиция, бандиты напали! Вова, неси ружье! – и швырнула лопату – если бы Никитос не отскочил, то она бы попала в него.

Степан Федорович нашел все-таки какой-то отрезок трубы и бросился на Худого, молотя его с такой яростью, будто рубил шашкой врага на поле боя. Одна рука у Худого повисла, и он, матерясь, отступал к калитке. Туда же спешил и прихрамывающий Чага.

– Вера, что там у вас? – раздался мужской голос из соседнего двора.

– Уходим! – оценив обстановку, скомандовал Никитос. И, обернувшись, добавил:

– Еще пожалеете, чмошники…

Потрепанные налетчики погрузились в свой «УАЗ», и машина, натужно ревя мотором и вздымая фонтаны грязи, скрылась из виду.

– Хватит причитать, бабы! – тяжело дыша, сказал Степан Федорович. – Идите, на стол приготовьте! Надо нервы расслабить…

Когда они остались вдвоем, отец обнял Сергея, прижал к себе, похлопал по спине.

– Молодец, хорошо сработал! Главное, вовремя! Только не пойму: чего ты не в длинного, что меня молотил, а в других пальнул?

– Вы же с ним рядом были… Я под ноги хотел, и то Чагу задел…

– Какая там дробь была?

– Пятерка, кажется…

– Мелкая, ничего ему от пары-тройки дробинок не станет! Выковыряет иголкой – и все дела!

Отец помолчал и добавил:

– Надо бы их всех троих угрохать. Свиньям бы скормили, а кости в лесополосе закопали. А так… Они ведь еще придут!

– Может, не захотят связываться? – сказал Гаврош, чтобы успокоить отца. – Ты, вон, Худому руку повредил, я Чагу подстрелил…

– Нет, – покачал головой Степан Федорович. – Знаю я эту породу. Обязательно придут!

Сергей тоже так думал.

– Может, Горынычу заявить?

Отец усмехнулся.

– Сами на себя? Они-то нам ничего не сделали, а мы двоих поранили… Да еще со стрельбой! Горынычу проще нас и оформить…

Он вздохнул.

– Надо патроны картечью снарядить. А может, и жаканами… Ладно, пойдем в дом, нервы расслабим!

После самогона все повеселели, вспоминали детали происшедшего, хвалили Сергея. Он тоже выпил четверть стакана и захмелел, похвалы от взрослых были ему приятны.

– Молодец, сынок, вовремя сориентировался: за ружьем сходил да бабахнул в нужный момент, – уже в который раз повторял отец. У него была разбита губа, рассечена бровь, да под глазом наливался изрядный синяк.

– А то бы они меня втроем замесили… Тем более у главного финарь был, а я с пустыми руками, хорошо – трубу подобрал. Я ею калитку подпираю…

– Слышь, сеструха, а чего ты Вовку звала с ружьем? – смеясь, расспрашивала мать. – Он же далеко, разве услышит? Да и никакого ружья у вас нет!

– Да что в голову пришло, то и кричала, – объясняла тетя Галя. – Главное было – их напугать. Тут никого не докричишься, а услышат про милицию да ружье – всё, страх почуют!

– Василий молодец, отозвался, – кивала мать. – Шантрапа-то вину чувствует, им и голос со стороны – в страх! Небось больше не полезут!

Сергей переглянулся с отцом и оба кивнули.

– Конечно, не полезут, – подтвердил Степан Федорович. – Но ухо надо держать востро!

* * *

К новому году всё-таки подморозило, и снег слегка припорошил затвердевшую грязь. Газификация сюда так и не добралась, поэтому над домами поднимался из труб белый дым – люди готовились к празднику: жарили и запекали мясо, у кого оно было, варили овощи… Проходя по улице мимо дворов, можно было по запаху определить, кто что готовит. Только самогоном нигде не пахло, – хотя наверняка он и был в каждом доме, – спиртным запаслись заранее.

Вера Петровна сделала жаркое из свинины, нажарила картошки, нарезала сало и ливерную колбасу, достала из погреба квашеной капусты и помидоров, и даже выставила привезенную из города бутылку коньяку… Сестра Галина с Володей – принесли холодец, салат оливье, запеченного кролика, моченых яблок, самогон и две бутылки шампанского. Стол получился царским!

Гаврош ходил вокруг и глотал слюни. Такое изобилие видеть ему приходилось нечасто, а может, и вообще никогда. Особенно привлекали коньяк и шампанское – в Яблоневке их не пили, только рассказывали, какие это великолепные напитки. Здесь в ходу был самогон, Гаврошу не нравилась его обжигающая крепость и быстро наваливающаяся после половины стакана вялость. Да и портвейн «777», который пил Никитос со своей кодлой, был невкусный, хотя придавал смелости и уверенности в себе. Коньяк же, судя по отзывам, имел прекрасный вкус и тонкий запах, а шампанское – и вовсе было напитком богов!

Гаврош мечтал попробовать эти божественные нектары, а поскольку первоначально они собирались встречать Новый год школьной компанией, то уже подготовился к этому: поехал в Климовку, купил и коньяк и шампанское и занес к Нинке Кузнецовой, у которой и собирались веселиться, ибо ее родители собирались ехать к приятелям в Тиходонск. Дома оказался ее отец – дородный, вальяжный Иван Петрович зашел пообедать. Он доброжелательно поговорил с подростком, как и положено говорить начальству с народом: об учебе, о планах на жизнь, о родителях… Улыбнулся, пожал руку на прощание, но Гаврош подслушал, как он сказал вышедшей проводить дочери: «Ты что, лучше кавалера не могла выбрать? Он же свинарь, от него свиньями пахнет…»