Уставилась на меня как на сумасшедшую. Потом смеется.
— А почему он должен поступаться своими интересами?
С дерева над балконом спрыгнула белка и глазеет сквозь закрытое окно. Что она видит? Не иначе как три поколения одной семьи.
Почему отец должен поступаться своими интересами? Александра произнесла эти слова с большой легкостью, но все же вопрос ее порывом ветра пронесся над синей обивкой уютного дивана. Даже белку сдуло с дерева. А я поступаюсь своими интересами? Откинувшись на спинку дивана и заложив руки за голову, вытягиваю ноги. На мне шорты и желтый шелковый топ — подарок Ингрид. Александра пытается прочесть голубую надпись, вышитую над левой грудью. Сощурив глаз, тот, что поменьше, она шевелит губами и беззвучно произносит «Обесславленная». Хмурится — как видно, не понимает его значения, но стесняется спросить перевод.
Захлопав в ладоши, она прогнала белку.
У Александры — карьера, состоятельный зрелый муж и ребенок. Полагаю, что есть брачный контракт: за ней половина роскошной квартиры в дорогом районе и доля в судоходном бизнесе отца. Она верит в какого-нибудь бога. А я что? Живу не пойми как временной жизнью, в хибаре на краю деревни. Что мешало мне начать строительство двухэтажного коттеджа в центре?
Ни бог, ни мой отец не вписываются в сюжет моей жизни.
Я вся из себя — антисюжет.
Когда я молча проговорила эти слова, уверенности у меня поубавилось. Отец определенно вписывается в космологию моей экранной заставки. Тоже стукнутый, но еще функционирует. Плана Б по замене отца у меня нет. И тут передо мной всплывают мамины голубые глаза, маленькие и злые. Глядят из ее увечного тела. Самые яркие звезды в расколотой галактике. Она-то не раз поступалась своими интересами, поэтому я, как цепями, скована и придавлена ее жертвами. Что, если бы она тогда объявила:
Даже в возрасте пяти лет я была старше звезд китайского производства на экранной заставке.
Хорошо бы мне уверовать в какого-нибудь бога. Помню, читала я про средневековую духовную писательницу, именуемую Джулианой из Нориджа. Она писала о материнстве Бога, полагая, что Бог — это на самом деле и отец, и мать. Мысль интересная, но я даже со своими отцом и матерью толком разобраться не могу.
— Почему отец должен поступаться своими интересами?
На сей раз я повторяю вслух ее вопрос. Он лежит в пределах серой зоны, а от серости я теряюсь и начинаю молча поддакивать и отнекиваться одновременно. Подбородок у меня дергается вниз-вверх, говоря «да», а потом влево-вправо, говоря «нет». Она улыбается, и мне приходит в голову, что стальная скобка не заканчивается у нее на зубах, а пронзает весь организм. Вот уж буквально — стальная женщина; но потом она понижает голос и скользит по мягкому синему дивану поближе ко мне.
— Когда мужчина старше, это очень непросто. Между нами сорок лет разницы, ты же знаешь.