Горец-защитник

— Значит, они точно знают, какие пони им нужны?

— Конечно, ведь один человек из тех, с кем им пришлось жить, разводил пони.

— Вот лжецы!

— Я был в отчаянии, — признался Саймон и торопливо запер дверь на засов, заметив, что Илзбет разглядывает дверь, явно прикидывая что-то в уме. — Мне нужно с тобой поговорить. Я ждал бы и дольше, пока ты не сменишь гнев на милость, но мне скоро придется вернуться в Лоханкорри. Пора собирать урожай, знаешь ли.

Он встал рядом с кроватью.

— Саймон, я признаюсь, что вела себя отвратительно. — Он попытался ей возразить, но она подняла руку. — Да, отвратительно. Не знаю, была ли то попытка тебя наказать, или я просто сердилась. Но это было плохо. И я еще много чего делала — у мамы наверняка есть список моих проступков, — чтобы показать тебе, как ты мне безразличен.

— Но почему?

— В тот день в тюрьме ты обидел меня, когда оттолкнул — так грубо, так холодно, так безоговорочно! И было тем более обидно, что я на свободе и все наши труды ради того, чтобы поймать настоящих предателей, наконец закончились. Я хотела разделить с тобой радость победы. Да, конечно, и печаль тоже, ведь на плахе пролилась кровь вашего родного брата. Но оказалось, что наша с тобой история тоже закончилась. Как будто я всего-навсего очередная невинная жертва, которую тебе нужно было защищать.

Саймон сел на постель и обнял Илзбет, невзирая на странное напряжение, которое почудилось ему в ее гибком теле.

— Нет! Ты никогда не была для меня очередной загадкой, которую предстояло решить, а потом забыть и заняться следующей. Никогда! Я вынужден был порвать с тобой быстро и решительно, потому что был слаб. Мне хотелось остаться с тобой, держать тебя в объятиях и позволить тебе утешить меня, потому что мой брат сошел с ума…

— Но зачем вообще было уходить, Саймон?

Илзбет попыталась поймать его за руку, когда он вдруг вскочил и начал мерить шагами комнату.

— Это нелегко объяснить, — начал он. — Я проявил трусость и малодушие. Я только что увидел, как мой старший брат, мой лэрд, потерял последний ум. Слова, которые он выкрикивал, все еще терзали мои уши, снова и снова доказывая, что он обезумел. Это был сущий кошмар — видеть, как обрывается последняя нить, и Генри признается во всех убийствах, которые совершил, и объясняет зачем. Смеется над нами — кто мы такие, чтобы его судить? Моя голова шла кругом, ноги подкашивались. Мне казалось, что он облил меня грязью, покрыл несмываемым позором. Я думал лишь о том, что ты заслуживаешь лучшей доли, нежели связать свою судьбу с человеком, который может превратиться в такое же чудовище, каким под конец стал Генри.

— Нет, Саймон…

— Нет. Теперь я знаю, что я не такой, как Генри. Никогда не был и никогда не буду. Но, чтобы это понять, мне потребовалось время. Те приступы безумной ярости, которые меня тогда мучили, мешали видеть ясно, потому что я был уверен: это признак, что со мной тоже что-то неладно. Да в общем, со мной и было неладно, но по другой причине. Просто за те долгие годы, что я наблюдал злодейства Генри, во мне накопился страшный гнев.

— Саймон, я же говорила тебе, что ты не такой! — воскликнула Илзбет. — Говорила ведь. Почему ты мне не поверил?

— Потому что ты была моей любимой, — ответил он, снова садясь рядом с ней. — Моей любовницей и моей наперсницей. Я не смел принять твоего мнения. Может быть, ты говорила правду. Но могло случиться так, что ты смягчала суровую правду или вообще лгала, чтобы пощадить мои чувства.

— Да. В твоих словах есть смысл. Но почему тебя не было целых два месяца, Саймон? Два месяца ни визита, ни весточки. Неужели тебе не приходило в голову, что я, может, изо всех сил пытаюсь тебя забыть?

— Я как раз твердил себе, что хочу от тебя именно этого. Я хотел, чтобы ты обрела счастье с мужчиной, в семье которого не было ни предателей, ни сумасшедших. — Он легонько поцеловал ее недовольный рот, борясь с желанием впиться в ее соблазнительные губы так, чтобы им обоим стало нечем дышать. — Вот о чем я думал, а еще о том, как стану ненавидеть этого счастливца, потому что нет у него ни сумасшедших братьев, ни предателей, ни незаконных детей, как нет и троих братьев, живущих с ним под одной крышей.

— Саймон, но ты был так спокоен и холоден, когда оттолкнул меня! Скажи ты мне тогда, что тебе нужно подумать, что тебя пугает возможность потерять разум, и я бы ждала.

— Ты бы подождала? — Он нахмурился. — Хочешь сказать, что ты не ждала меня?

— Не играй словами. Я бы ждала тебя, потому что ты меня об этом попросил. Вместо этого я ждала тебя, и мне оставалось лишь надеяться, что ты все-таки вернешься. Гадала — может быть, я не разобралась в том, что произошло? А потом ненавидела себя за слабость.