Горец-защитник

— Знаю и уже повелел объявить, что они были пешками в чужой игре. Солдаты уйдут из их дома, как только получат приказ, который я уже отправил. Они, в свою очередь, разнесут эту весть повсюду. Впрочем, понадобится время, ведь мы оба знаем — если честь запятнана, пятно трудно смыть. Я от души надеюсь, что семья Илзбет с этим справится.

Саймон кивнул, едва сдерживай резкие слова, готовые сорваться с языка. Пятно на чести семьи? Семью вынудили спасаться бегством и скрываться, их заклеймили как предателей, дом подвергли разграблению! А некоторые и вовсе были убиты, когда солдаты штурмовали замок. Сейчас он не станет настаивать на возмещении ущерба, но вскоре вернется к этому вопросу.

Королю следует радоваться, что изменники пойманы, думал Саймон. Восемь человек, кроме Уолтера и Генри. Восемь мужчин хорошего происхождения, из богатых и влиятельных семей, которых вскоре будут пытать и, несомненно, признают виновными в измене. Нужно будет уехать куда-нибудь подальше, когда начнутся казни. Особенно казнь Генри. Он, Саймон, нужен в Лоханкорри. Уоллес уже несколько раз напоминал ему об этом. Теперь у него есть братья, которым, вероятно, не терпится вернуться домой и сделать Лоханкорри тем чудесным уголком, которым и был их дом раньше, пока на него не пал мрак безумия Генри.

Саймон чувствовал усталость и сердечную боль. Мысль о том, что он потеряет Илзбет, пугала его, от этого на душе становилось пусто. Ему предстоит освободить Илзбет, и не только из заточения. Он не имеет права удерживать ее.

Саймон вскоре откланялся и покинул королевский двор, направляясь прямо в темницу. У дверей, ведущих в подземелье, он встретил Торманда и детей, у которых был очень торжественный вид. Когда до него дошло, что он потеряет также и детей, ему стало совсем невыносимо. Но он расправил плечи и поздоровался со всеми с видом холодного безразличия, которое собирался вскоре отточить до совершенства.

— Он отпускает ее на свободу? — спросил Торманд, когда они начали спускаться по лестнице.

Саймон кивнул. Элен потянулась к нему, и он подхватил ее на руки.

— Он также велел повсеместно объявить, что Армстронги из Эйгбаллы не предатели, а жертвы заговорщиков, которые таким образом пытались замести следы.

— И мы оба понимаем, что этим не смыть позорного пятна с их репутации, — заметил Торманд. — Отныне все будут шептаться. Так всегда бывает, когда приходит беда, верно?

— Да. Но мы сделаем, что сможем, и будем надеяться.

— И то правда. А теперь откройте же дверь, чтобы дети могли войти и обнять ее. А потом, быть может, вы расскажете, что это с вами? У вас такой вид, словно ваш пес Зубастый только что издох.

— Не понимаю, о чем вы, — пробормотал Саймон, ставя Элен на пол и открывая дверь камеры Илзбет.

Он собирался было отойти к Торманду, как Илзбет бросилась в его объятия и расцеловала в обе щеки. Он обнял ее крепко-крепко, на целый головокружительный момент, в последний раз в жизни. Потом отпустил ее, чтобы она поздоровалась с детьми, и отступил назад, борясь с искушением присоединиться ко всем и насладиться счастьем встречи.

— Это и есть тот мучительный выбор, о котором говорила Морэн? — спросил Торманд.

— Какой тут может быть выбор? Вы же видели Генри, знаете, что у меня не чистая кровь.

— Я думал, вы в это не верите.

— Я не верил, пока воочию не увидел безумие Генри, не почувствовал беспричинную ярость, которую вызывает во мне этот человек. И теперь у меня есть земли. Со слов Уоллеса я понял, что мне придется изрядно потрудиться, чтобы земля снова начала давать хорошие урожаи.

— Вы ищете предлог.

— Это не предлог, а уважительные причины.

Торманд насмешливо хмыкнул.

— Твердите себе что хотите. Может, и получится. Только помните, что перемены могут наступить, а могут и нет…

— О, Саймон! Мне так жаль, что тебе пришлось сражаться с братом.

Илзбет подошла, чтобы обнять Саймона.

И Саймон снова отступил, осторожно, но решительно освобождаясь из ее объятий. Если она будет его обнимать, у него не хватит сил, чтобы ее отпустить. Он сделал вид, что не заметил обиды, вспыхнувшей в ее прекрасных глазах. Лучше миг страдания сейчас, чем целая жизнь в страхе возможного безумия и отчаяния.

А Илзбет показалось — ее сердце сейчас разобьется. По глазам Саймона она видела — он отвергает ее.

Саймон оттолкнул ее, словно ее объятия были ему невыносимы. Илзбет чуть не закричала от боли и обиды.

Он бросает ее. Она читала это в его взгляде. Эти серые глаза, ледяной и пронизывающий взгляд, как в момент их первой встречи. Зачем он это делает? Илзбет не понимала.

— Саймон?

Она протянула к нему руку.

— Вам пора домой, Илзбет, — сказал Саймон, отступая. — Вашим близким не терпится увидеть вас живой и невредимой после столь тяжкого испытания. Они скоро вернутся в свой дом, там ваше место.

— Если вы на самом деле этого хотите, — прошептала она, твердо решив — не стоит плакать перед ним, хотя глаза ее уже были полны слез…

— Так должно быть.