Горе побеждённым

 Уже заголубело небо, когда в доме, наконец, все смолкло, хотя в кабинете Собакина лампа горела до тех пор, пока в раннем утреннем свете по Сретенке не загромыхали первые колеса.

                                                                       ***

 В субботу все поднялись поздно. Вильям Яковлевич, хмурый и не выспавшийся, предложил помощнику сделать визиты к участникам драмы.

 - Начнем сызнова. Имея представление о каждом, мы с вами пойдем дальше в исследовании характеров этих людей. Византиец Иоанн Дамаскин  говорил, что «умный человек способен понимать даже мысли ближнего, наблюдая за его поведением и обликом». Возьмите себе эти слова на вооружение.

 - Так то - святой человек, – вздохнул Ипатов.

 - Ладно, не грустите, помощник, – улыбнулся Брюс. - Поедем, посмотрим, какое впечатление  произвело на действующих лиц эта трагедия. Тем более, что Канделябров сегодня затеял генеральную уборку дома и выгоняет нас на улицу на целый день.

 Сыщики вышли на Сретенку, зажмурились от яркого солнечного света, вдохнули аромат клейкой молодой листвы деревьев и чахлых кустиков, прижатых к домам, и поняли, что в суматохе последних дней пропустили приход настоящей весны.

 Первый визит решили сделать к старой Арефьевой, впрочем, без надежды на то, что их примут.

 - Насколько я понимаю, – размышлял по дороге Вильям Яковлевич, – наследниц всех миллионов две: Анна Матвеевна и Лариса Аркадьевна. Ваша Цирцея – Залесская остаётся на бобах. Мелецкий получает вместо богатой жены – мамзель с ребёнком.

 Ипатов только вздохнул.

 - Не грустите, Александр Прохорович, разберёмся, – уверил его начальник. – Этой ночью, как мне кажется, я понял, в чём дело. Собственно, дело оказалось несложным. Теперь мне нужны доказательства. «Ничто притворное не может быть продолжительным» утверждал чех Коменский  и я с ним согласен. А  мой  Канделябров в таких случаях говорит: «Сколько верёвочке не виться, а конец будет».

 Как и предполагал Вильям Яковлевич, у старшей Арефьевой их не приняли.

 - Барышня лежат чуть живые, – объявила челядь. – Доктор не отходит: боится за её жизнь.

 - Поехали к Турусовой, – решил Собакин.

                                                                        ***

 В доме Арефьевых стояла могильная тишина. Все зеркала вестибюля и гостиной, куда их провели, были завешаны чёрным крепом. К сыщикам вышла Лариса Аркадьевна, вся в чёрном, с кружевным шарфом, туго повязанном на голове, в своем уродливом пенсне. Лицо её было густо напудрено, как маска Пьеро. Сыщики встали и выразили ей своё соболезнование.

 - Я пришёл в такое тягостное для вас время лишь для того, чтобы сказать, что намерен довести дело до конца и найти убийцу, как и обещал Николаю Матвеевичу, – сказал сыщик. – Причины убийства вашей племянницы по-прежнему остаются неизвестными.

 - Узнаете вы их или нет, к сожалению, ни Настю, ни Николая этим не вернёшь – опустив голову, проговорила Турусова.

 Складывалось впечатление, что она находится в каком-то заторможенном состоянии.

 - Вам нехорошо? – с участием спросил Вильям Яковлевич.

 - Не обращайте внимания. Наверное, на меня ещё действует снотворное, которое я приняла сегодня ночью, когда не смогла заснуть.

 - Мы понимаем, как вам тяжело сейчас говорить, но, может быть, в интересах следствия, вы скажете нам что-нибудь о Зяблицком. Может, у вас есть какие-нибудь догадки – почему он это сделал?

 Турусова вздрогнула. Повисла гнетущая тишина. Потом она через силу ответила:

 - Не знаю. Я ничего не знаю. Это такой удар, такой удар. Может он сошёл с ума? А может он был тайно влюблен в Анастасию и поступил по-шекспировски: не мне – так никому. Он к ней очень нежно относился. Больше мне сказать нечего. Чужая душа -  потёмки.

 - Когда вы его видели в последний раз?

 - В день, когда вы были у нас. Он приезжал к нам обедать. Господи! Я только сейчас об этом вспомнила: он сидел с нами за столом, расспрашивал, как идут поиски Насти, утешал нас, а сам… какое чудовище!

 Подбородок женщины задрожал, и из-под пенсне полились беззвучные слёзы.

 - Простите нас великодушно, мы не будем вас больше обременять своим присутствием, – проговорил Собакин. – Вот только мне бы хотелось переговорить с управляющим.

 - Вам укажут, где его найти, – утирая слезы, сказала Лариса Аркадьевна,  - но, боюсь, его может не быть дома. Он взял на себя хлопоты о похоронах. А здесь сминуты на минуту появится  господин Мелецкий. Он вернулся из Петербурга. Я написала ему о нашей трагедии. Если хотите его видеть – подождите.

 - Огромное спасибо. Ведь мы сейчас хотели к нему ехать.

 Внизу раздался входной звонок – это был Мелецкий. Через пару минут в комнату вошёл молодой человек, лет двадцати шести, с мелкими правильными чертами лица, зализанными назад тёмными волосами, в чёрном дорогом костюме. Походка у него была вкрадчивая, кошачья, как будто на его ногах были не новомодные башмаки, а войлочные гамаши. Вежливо кивнув незнакомцам, Алексей Григорьевич припал к руке Ларисы Аркадьевны и глухо зарыдал. Та снисходительно и, как показалось сыщикам, неохотно погладила его по голове.