Горе от ума

Речи Чацкого и Софьи должны были разрешать иные задачи, выразить сложную гамму чувств, чуждых остальным персонажам: любовь, ревность, душевную боль, гражданскую скорбь, негодование, иронию, сарказм. В языке Софьи явственно проступают элементы психологические, этические («упреков, жалоб, слез моих не смейте ожидать, не стоите вы их», «себя я, стен стыжусь» и т. п.). От материального и конкретного речь ее постоянно поднимается к отвлеченному, обобщенному. Элементы психологические и этические изобильны и в речах Чацкого («лицо святейшей богомолки», «ум с сердцем не в ладу», «жар к искусствам творческим, высоким и прекрасным», «та страсть, то чувство, пылкость та» и многое другое).

Но самой существенной особенностью речей Чацкого является социально-политическая идейность и патетика. В речах Чацкого — особый словарь («чужевластье», «слабодушие», «уничиженье»), свой строй эпитетов («разгневанный», «подлейший», «алчущий», «рабский», «величавый»), свой синтаксис — с развитыми формами предложения, простого и сложного, с тяготением к периодическому построению. Художник стремится выделить этих двух героев не только в образности или идейности, но и по языку, отличному от бытовой речи других персонажей, — языку, богатому инверсиями, градациями, антитезами, патетикой. В то же время язык Чацкого и Софьи обработан драматургом тоже реалистически. Это было нелегко, здесь автора подстерегали опасности впасть в книжность (и отголоски этой книжности кое-где в тексте чувствуются).

Лирический стиль давался труднее бытового. Тем не менее и здесь огромны достижения простоты, правдивости в словесном выражении сложной психологии героев. Заслугой Грибоедова было воссоздание речи дворянской интеллигенции декабристской поры. Как и в речах Софьи, Фамусова и Хлёстовой, у Чацкого найдутся слова и речения из простонародной и живой дворянской — московской — речи («окроме», «пуще», «ни на волос», «не вспомнюсь» и др.) «Но ошибочно было бы включать речь Чацкого в огульную характеристку языка московского фамусовского общества. Современники с наибольшей остротой воспринимали социально-политическую публицистику, роднящую речи Чацкого с петербургской, декабристски ориентированной литературой. В декабристской патриотической лексике широкое распространение получили слова «отечество», «вольность», «свобода», «народ», слово «раб» — в значении политически угнетенного или развращенного человека — и производные от них. Все эти слова принадлежат к самым активным элементам лексики и в речах Чацкого. Знаменитые слова Чацкого: «нечистый этот дух пустого рабского, слепого подражанья» — прямо перекликаются со словами К. Ф. Рылеева: «будем стараться уничтожить в себе дух рабского подражания» («Сын отечества», 1825, ч. CIV, стр. 154).

Крупнейшей стилистической особенностью «Горя от ума» является его стиховая форма. Это как бы музыкальная драма со своим неизбежным ритмом, не допускающим произвольных остановок и пауз.

Огромно значение «Горя от ума» в обновлении стихотворного языка, в культуре комедийного диалога, в обогащении литературной речи живым просторечием.

Шумный успех комедии также имел существенное политическое значение. В жуткое первое пятилетие николаевского царствования, когда совершалась расправа над декабристами, когда над страной нависла реакция, а в дворянском обществе проявлялось, по словам Герцена, «быстрое нравственное падение», поэтическая декларация декабризма — «Горе от ума» в тысячах полных, бесцензурных списков продолжало нести свою благородную общественно-политическую службу, поддерживая и укрепляя в читателях любовь к родине, к народу, к свободе и ненависть к крепостничеству, к аракчеевщине, деспотизму. В 30-е и 40-е годы «Горе от ума» несло особую социально-политическую функцию. Вместе с «Недорослем» и «Ревизором» оно насыщало социальным содержанием русский театр, а через него и зрителей.

«ГОРЕ ОТ УМА» В КРИТИКЕ И В НАУЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ