Гордость и страсть

— Да, с Габриелем, помощником мясника. Должно быть, он был на год или два старше меня, но много крупнее, потому выглядел старше. У него было страстное выражение лица, почти исступленное. Он приходил к нам каждый вторник вместе с мясником.

— А почему вы были на кухне? Весьма странное место для благородной девицы.

Она лишь пожала плечами:

— Мне всегда нравилось играть на кухне. Я находилась под присмотром кухарки, она не бранила меня и не отсылала в мою комнату. Она, бывало, смеялась и угощала меня, позволяя помогать с хлебом и пирожными. Понимаете, мои родители никогда не замечали меня, если не случалось какого-то особого повода.

«Вот тебе новая куколка, моя дорогая. Ну а теперь будь хорошей девочкой, иди выпей чаю и веди себя хорошо. Ты должна вести себя как подобает, чтобы твои мама и папа могли гордиться».

Они всегда откупались от нее, никогда не приходили к ней с пустыми руками, не делали для нее ничего без тайного умысла. А ей хотелось их любви, объятий, сказок. Но это входило в обязанности гувернантки. Такое отчуждение разрушало ее, она была тихим и замкнутым ребенком с благородной душой, легкоранимым сердцем, которое так легко разбить. Она знала, что нужно научиться быть сильной, чтобы выжить.

— На этом дело не закончилось.

Она помедлила, ей почудилась убежденность в его голосе. Он не стал бы ничего у нее отбирать, не то что отец. Слезы жгли глаза, приходилось изо всех сил сдерживаться.

— Все закончилось. Он пришел, а неделю спустя подарил мне кроватку, которую сделал для кукольного домика. Потом он покинул меня, больше я никогда его не видела. Вероятно, он умер. В трущобах не живут долго.

Сассекс все не отпускал ее руки, не позволял прятать от него взгляд.

— Почему он не вернулся?

В его голосе зазвучала такая тоска, что у Люси перехватило дыхание. Выражение его лица, шрам, разрезающий его бровь, почти заставили ее протянуть руку, притронуться, но она так и не сделала этого.

— Почему он ушел?

— Мой отец вынудил его сделать это, — прошептала она. — Он обращался с моим другом как с ничтожеством, мусором, который можно отшвырнуть. А потом… — она закрыла глаза, словно заново переживая ту боль, — папа отобрал у меня эту кроватку, сказав, что мне не позволено прикасаться ни к чему, что сделано его запачканными руками. Он швырнул ее в корзину для мусора с таким пренебрежением! А ведь это была единственная вещь, которая досталась мне не для того, чтобы подкупить. Потом… папа ударил его. У него потекла кровь. Я попыталась подойти ближе, но папа схватил меня, Габриель только взглянул на меня и ушел. Я больше никогда, никогда не видела его.

Сассекс был потрясен, и, когда решился заговорить, голос его прозвучал благоговейно.

— Вы вытащили это из мусора и спрятали, зная, что отец будет в ярости, стоит ему только узнать о вашем поступке.

— Я просто не могла расстаться с ней. Она значила для меня слишком много. Он ушел от меня, веря, что я стану такой же, как отец. Было просто невыносимо думать об этом, представлять, что он жив и так плохо думает обо мне.

Серые глаза вспыхнули.

— Он не может плохо думать о вас. Он может думать только о том, что ему плохо без вас.

В комнате на минуту воцарилась тишина, потом их взгляды встретились. Смятение, смешанное с любопытством, светилось в ее глазах.

— Откуда вы можете это знать?

— Мужчины, какое бы положение в жизни они ни занимали, не так уж отличаются друг от друга, Люси. В нас живет понятие о чести и гордости. Я знаю, что тот мальчишка, помощник мясника, о котором вы говорили, был бы горд узнать, что вы спасли его подарок. Я знаю потому, что герцог чувствовал бы то же самое.

— Мне нет дела до вашей гордости, мне ничего от вас не надо. Это вам что-то нужно от меня, иначе вас бы сейчас здесь не было, не так ли?

Его челюсти сжались, было видно, что он колеблется.

— Хочу рассказать о Томасе… Полиция выловила его тело из Темзы. Его опознали. Я подумал, вам следует знать.

— Томас, — прошептала она, пытаясь понять, что при этом чувствует. Когда-то, узнав о его смерти, она чувствовала опустошение. Сейчас все эмоции замерли. У нее есть ответ, он был связан с Орфеем. Там, на крыше, это за ним гнался Сассекс, и это он убил Найтона, за которым гнался герцог.

Она так ошибалась в нем. Он давал ей обещания, которые никогда не собирался исполнять. Все это убеждало ее в том, что он никогда не любил ее по-настоящему.

— Блэк и Элинвик продолжают разбираться, что привело его в компанию Орфея, каким образом им удалось раскрыть Братство. Я буду делиться с вами всем, что удастся узнать. Думаю, вы заслуживаете знать правду.

Он понурил голову. Люси смотрела, как его рука разжалась и с запястья мягко перешла на ее пальцы.

— Это все, что вы хотели сказать мне, ваша светлость?

— Я должен попросить вас об одном: не вспоминайте о нем больше.

— В чем дело, ваша светлость? Вам стыдно признать, что ваша будущая жена переспала с другим мужчиной?

Она вела себя нарочито вульгарно, но ей было необходимо восстановить и почувствовать свою прежнюю холодность. Спрятаться за ней, забыть о том, как ее предали двое мужчин, Томас и Сассекс.