Гордость и страсть

Похлопывая кузину по руке, Люси все пыталась найти нужные слова, чтобы успокоить ее.

— Блэк умный и сильный мужчина, Исси. Он был Хранителем всю свою жизнь. Я совершенно уверена, он справится с Элинвиком.

— Я тоже в этом уверена, но расследование и Орфей приводят его в смятение.

Люси почувствовала укол вины, когда решилась задать вопрос, которого просто не могла не задать. В особенности после того, что случилось прошлой ночью между ней и Сассексом.

— А что же Орфей? Есть новости?

Исси подняла глаза. Люси поняла, что Изабелла колеблется, стоит ли говорить с ней об этом.

— Исси, я знаю, невозможно изменить прошлое. Я выкрала медальон, что хранился в семье Блэка. Я достала оттуда зерно, и это моя большая ошибка. Знаю, тебе приказано ни о чем таком со мой не говорить. Но могу поклясться, я не хочу нанести вред Братьям.

Всего лишь узнать, раз и навсегда, имеет ли Томас отношение к этому. Он жив, но почему-то прячется от нее. А Сассекс? Мог ли он солгать о том, чему был очевидцем? Слепая вера, с которой она прежде относилась к Томасу, дала трещину, оставив слишком много вопросов, которые требовали ответов. И слишком много озадачивающих чувств по отношению к его светлости.

— Элинвик, — начала Исси, — нашел какой-то способ проникнуть в клуб. Через несколько дней они собираются захватить его. Больше ничего не знаю. Это все, что сказал Блэк.

Несколько дней… Боже правый, ей нужно все разведать, и поскорее. Найти возможность встретиться с Томасом. Он не может оказаться Орфеем.

— Что это, скажи мне, ради всего святого? — тихонько рассмеявшись, внезапно спросила Изабелла. — Боже, сомневаюсь, что такое можно найти в торговом центре Олбрайт-Той.

— Пожалуйста, осторожнее, Исси, будь так добра. Поставь ее на место, она очень хрупкая.

Послушавшись, Изабелла поставила вещь на место, озадаченно глядя на Люси:

— Ну вот. Все в порядке, и она снова в своем льняном гнездышке. Но скажи мне, где ты это взяла? Я никогда прежде не видела ее среди твоих кукольных сокровищ.

Люси разглядывала милую сердцу неказистую кукольную вещицу, деревянную, грубо сколоченную кукольную кровать с четырьмя неотшлифованными столбиками для полога, одна сторона которого оказалась намного шире, чем три остальные. Самое дорогое ее сердцу сокровище.

— Ты прежде ее никогда не видела, — со вздохом сказала она, — потому что ее нашел мой отец. Он узнал, что это подарок того, кого он считал неподходящим, вырвал ее у меня из рук и закинул в мусор, словно это что-то не важнее картофельных очистков.

«Вот что я думаю об этом подарке, девочка, и то же я думаю о том, кто его подарил. Ни на что не годный мусор. А что касается тебя, парень, — отец выругался, — я тебя кое-чему научу для твоей же пользы, — и опустил тяжелую руку на голову Габриеля, тяжелый перстень с печаткой пришелся ему по лицу. Кровь хлынула по щеке. — Убирайся и больше никогда не возвращайся, или я повешу тебя, и ветер будет раскачивать твое тело на виселице. Это дерзость с твоей стороны — дарить нечто подобное дочери лорда, воображая, что ты сможешь заполучить ее. Ее будущее с герцогом, а не с немытым оборванцем из трущоб».

Габриель ушел, его грустный взгляд был прикован к ее глазам. Он даже не попрощался, и это до сих пор не давало ей покоя.

Больше она его не видела. Игрушечная кроватка была единственным вещественным доказательством связи между ними.

— О, — произнесла Изабелла, и в этом отразилась целая гамма чувств. — Я понимаю.

— Тот, кто подарил ее мне, — слова становились тяжелыми и неповоротливыми, причиняя боль, — был единственным настоящим другом. До того момента, как ты поселилась со мной.

Изабелла потянулась к ней, Люси сжала пальцы кузины, накрыв своей рукой. Этим утром она так нуждалась в утешении и понимании, которые могла подарить Изабелла.

— После того как папа наказал меня, я затаилась в своей комнате и ждала ночи. Тогда я вышла на улицу и перерыла весь мусор, чтобы найти ее. Крысы грызли обрезки мяса, которые лежали сверху. Видишь эти следы от их зубов? Но я пнула их и выхватила кроватку. Она лежала здесь, у меня, спрятанная от посторонних глаз.

— Люси, прости, как ужасно все это!

— Все, что было, — это всего лишь моя жизнь, Исси. Пусть ты росла не в таком богатом доме, но у тебя была любовь матери. А я росла в доме, устроенном для осуществления общественной функции, согласно диктату света. Он не оставляет девушке с ее мечтами и грезами надежды на их осуществление, если они непрактичны, — в тихом раздумье сказала Люси. — Если бы мои мечты сводились только к тому, чтобы найти удачную партию, я бы осуществила их в первый же свой сезон.

— А о чем ты мечтаешь, Люси? Не помню, чтобы ты когда-нибудь говорила об этом.

Люси молчала в каком-то изнеможении. Наверное, давала о себе знать усталость, накопившаяся в ее душе все долгие годы холода одиночества.

— Я покончила с ними, — прошептала она, боясь, что голос выдаст Исси всю глубину потрясения. — Это больше не имеет значения.