Гордость и предубеждение

Вульгарность миссис Филипс для Дарси стала последним и, пожалуй, самым серьезным испытанием; и, хотя миссис Филипс, точь-в-точь как ее сестра, впала в сравнительно молчаливое благоговение, чтобы осмелиться беседовать с новым родственником на дружеской ноге, как советовал ей не в меру расшалившийся мистер Бингли, иногда в ее нервном помрачении случались просветы, и тогда вульгарность ее вырывалась на свободу; и даже все ее уважение к зятю миссис Беннет оказалось неспособным сделать ее хоть чуточку элегантней. Элизабет, как могла, старалась защитить жениха от частых встреч с обеими и приберечь своего любимого для себя и тех членов семьи, которые могли с ним беседовать, не падая при этом ниц. По правде говоря, сейчас Элизабет с нетерпением ждала того времени, когда оба они сбегут от ненавистной им глупости в комфорт и элегантность Пемберли.

Глава 61

Материнское сердце миссис Беннет возрадовалось, когда она избавилась, наконец, от двух своих самых достойных дочерей. С какой несказанной гордостью навещала она впоследствии миссис Бингли и беседовала с той о миссис Дарси, перо описать не в силах. Хотелось бы сказать хотя бы ради ее семейства, что воплощение ее заветной мечты в устройстве стольких детей стало таким благодатным событием, что сделало ее разумной, милой и спокойной дамой до конца ее дней; но, увы. Впрочем, такой исход описанных коллизий оказался весьма удачным для мистера Беннета, который едва ли выжил бы в нежданно воцарившемся семейном счастье; но супруга его по-прежнему была непроходимо глупа и все так же жаловалась на нервы.

Мистер Беннет безмерно скучал по второй своей дочери. Привязанность к девочке гнала его теперь из дома чаще обычного. Особое удовольствие родитель находил в наездах в Пемберли, особенно если его визит становился для всех неожиданностью.

Мистер Бингли и Джейн оставались в Незерфилде всего год. Такое близкое соседство с миссис Беннет и родственниками в Меритоне оказалось слишком сильно даже для его покладистого характера и ее мягкого сердца. И тогда сбылась заветная мечта ее сестры: он купил поместье в одном из соседних с Дербиширом графств, и Джейн с Элизабет в дополнение к многочисленным своим источникам счастья теперь оказались разделены друг от друга всего-то тридцатью милями.

Китти, к собственному и весьма ощутимому благу, большинство времени проводила со старшими сестрами. В обществе, так значительно превосходившем то, к которому она привыкла, она нашла самое действенное лекарство. В целом эта барышня не являлась такой неуправляемой, как Лидия, и, выйдя из-под влияния ее дурного примера, под бдительным оком сестер стала менее раздражительной, невежественной и безвкусной. От дурного общества Лидии ее тщательно ограждали; и, несмотря на то, что миссис Уикем частенько приглашала былую свою подружку погостить, суля море балов и бездну молодых красавцев, отец ее на такие прожекты всегда отвечал твердым отказом.

Мэри оказалась единственной из сестер, постоянно остававшейся под родительским кровом. От неизменного самосовершенствования ее спасало лишь присутствие миссис Беннет, которая просто физически не могла находиться в одиночестве. Отныне Мэри приходилось больше выезжать в свет, но даже из пустяковых утренних визитов она умудрялась извлекать мораль, став, впрочем, чуть более терпимой по отношению к частым родительским сравнениям ее красоты с совершенством старшей сестры. Мистер Беннет при этом подозревал, что перемены эти не вызывали большого сопротивления в душе его дочери.

Что касается мистера Уикема и Лидии, то их нравы после замужества старших сестер ничуть не изменились. Уикем теперь проникся философским убеждением в том, что отныне Элизабет в мельчайших подробностях узнает все примеры его неблагодарности и лжи, доселе умело от нее сокрытых; но, несмотря на это, в душе он все же надеялся, что Дарси сыграет еще свою роль в составлении его богатства. В письме Лидии с поздравлениями по случаю свадьбы Элизабет с изумлением для себя открыла, что если и не сам Уикем, то уж сестра ее, наверняка, все еще лелеяла такую надежду.

«Дорогая Лиззи,