Гордость и предубеждение

И тут мистер Беннет вспомнил о ее волнениях несколько дней назад, когда пришло письмо от мистера Коллинза. Посмеявшись над ней немного, он, в конце концов, сжалился и позволил дочери идти, бросив той вслед:

– Если какие-нибудь джентльмены придут просить руки Мэри и Китти, присылай их прямо ко мне – у меня тут как раз выдалась свободная минутка.

Разговор с отцом нелегко дался Элизабет, и ей пришлось целых полчаса просидеть в тишине своей комнаты, прежде чем она успокоилась, собралась с мыслями, накинула на лицо маску равнодушной приветливости и спустилась к остальным. Казалось, все теперь располагало к веселью, но вечер прошел вполне тихо и пристойно; бояться больше было нечего, и в душах молодых людей воцарились мир и покой.

Когда миссис Беннет прошла в будуар совсем уже поздно вечером, Элизабет проскользнула вслед за ней и сделала свое заявление. Эффект от ее слов оказался самым неожиданным, потому что, услышав такую новость, ее мать рухнула на пуфик и, раскрыв рот, так и не нашла в себе сил его закрыть. Много, очень много, крайне много времени прошло, прежде чем мадам усвоила, наконец, услышанное, не поняв при этом, правда, что ее семья поимеет от этого альянса. Впрочем, через какое-то время шок ее начал проходить, и она сумела уже переместиться в кресло, в котором начала вдруг истово креститься, приговаривая:

– Боже праведный и все его апостолы! Нет, вы только подумайте! Боже мой! Мистер Дарси! Ну, кто бы мог подумать! Неужели это правда? Ох! Лиззи, золотце! Какой ты станешь знатной и богатой! Сколько денег, сколько украшений, какие кареты! Джейн ничто по сравнению с тобой, совершенно ничто! Как я рада, как я счастлива! Какой очаровательный джентльмен! Такой красивый! И высокий! О, дорогая Лиззи, умоляю, прости меня за то, что я так не любила его раньше! Надеюсь, и он меня простит. Дорогая, дорогая моя Лиззи! Дом в городе! Все только самое лучшее! Три дочери замужем! Десять тысяч в год! О Боже! Что со мной станет! Я просто сойду с ума!

Всех этих потоков хватило на то, чтобы не осталось сомнений в ее согласии, и Элизабет, радуясь, что свидетелей этому бреду, кроме нее, не нашлось, поспешила покинуть родительницу. Но не просидела она в своей комнате и трех минут в тишине, как дверь открылась, и миссис Беннет впорхнула к дочери.

– Моя дорогая деточка! – громыхала мадам. – Я больше ни о чем не могу думать. Десять тысяч в год, а в удачный год – еще больше! Это поистине божественная щедрость. И особая грамота! Ты просто обязана выйти замуж по епископской грамоте. Но, золотая моя девочка, скажи же мне поскорее, какое блюдо нравится мистеру Дарси больше всего? Я закажу его завтра же!

То было печальное знамение отношения миссис Беннет к будущему своему зятю, и только сейчас Элизабет поняла, что по большому счету желать можно кое-чего еще. Однако утро, вопреки всем самым мрачным ожиданиям, прошло вполне благопристойно, так как миссис Беннет за ночь прониклась таким уважением к мистеру Дарси, что с самого утра лишь стояла за его спиной в немом восторге и не осмеливалась произнести ни слова, если только слово это не касалось ее нынешней безграничной любви к молодому человеку.

Элизабет с удовольствием заметила, как отец ее снизошел до того, чтобы получше познакомиться с зятем; и вскоре мистер Беннет заверил ее, что ставки Дарси поднимаются по прошествии каждого нового часа.

– Я просто обожаю всех троих своих зятьев, – заверил он. – Возможно, Уикем – мой фаворит, но зато я полюблю твоего мужа ничуть не меньше, чем мужа Джейн.

Глава 60

Элизабет после всех волнений, выпавших на ее долю, теперь вновь пребывала в игривом настроении, и потому потребовала от мистера Дарси незамедлительного отчета в том, почему тот влюбился именно в нее.

– Но как вы начнете? – интересовалась она. – Я смогу все понять уже по началу. Итак, что вы поставите на первое место?

– Боюсь, я не смогу вам назвать ни час, ни место, ни взгляд, ни слово, которое заложило фундамент моей любви. Случилось это очень давно. Фактически, я прошел уже полпути, прежде чем понял, куда направляюсь.

– Красотой я вас однозначно не сразила, а что до манер, то мое поведение по отношению к вам всегда балансировало на грани любезности и оскорбления, и я всегда говорила с вами, желая скорее причинить вам боль, чем вызвать удовольствие. А теперь – но только честно! – вы полюбили меня за дерзость?

– За живость вашего ума.