— Я весьма обязана вашей светлости за любезное приглашенье, — отвечала Элизабет, — но не в моей власти его принять. В следующую субботу мне надлежит быть в городе.
— Что ж, стало быть, вы пробудете здесь всего лишь полтора месяца. Я ожидала, что вы задержитесь на два. Я говорила о сем госпоже Коллинз пред вашим приездом. Разумеется, для столь скорого отбытья резонов нет. Госпожа Беннет, само собой, отпустит вас еще на две недели.
— Однако отец не отпустит. На прошлой неделе он написал, торопя меня домой.
— Ну, отец и подавно может вас отпустить, если к сему способна мать. Отцу дочь не столь дорога. А если вы останетесь еще на
— Вы сама доброта, сударыня, но, боюсь, мы понуждены соблюсти наши планы.
Леди Кэтрин, по видимости, смирилась.
— Госпожа Коллинз, вам надлежит послать с ними слугу. Вы знаете, я всегда говорю, что у меня на душе, и мне невыносимо думать, что две молодые женщины поедут в почтовой карете одни-одинешеньки. Сие совершенно неприлично. Вам следует устроить так, чтобы с ними кто-нибудь отправился. Подобные вещи отвратительны мне более всего на свете. Молодым дамам причитается опека и забота, согласно их положенью. Прошлым летом, когда моя племянница Джорджиана отправилась в Рамсгит, я нарочно послала с нею двух лакеев. Иначе юная госпожа Дарси, дочь господина Дарси из Пемберли и леди Энн, не выглядела бы пристойно. Я крайне внимательна к подобным обстоятельствам. Пошлите с дамами Джона, госпожа Коллинз. Я рада, что сообразила о сем напомнить, ибо сие было бы весьма неприлично для
— Мой дядя пришлет за нами слугу.
— О! Ваш дядя! Так у него имеется лакей? Я весьма рада, что кто-то из ваших родных думает о подобных вещах. Где вы меняете лошадей? Ах да, в Бромли, конечно. Если помянете мое имя в «Колоколе», о вас позаботятся.
Леди Кэтрин желала задать немало вопросов касательно их путешествия, и поскольку не на все отвечала сама, от Элизабет требовалось вниманье, что последняя сочла удачею: иначе, погрузившись в раздумья, она рисковала забыть, где находится. Размышленья следует приберечь для одиночества; всякий раз, оставаясь одна, она отдавалась им с величайшим облегченьем, и ни дня не проходило без одинокой прогулки, в протяженьи коей Элизабет могла насладиться малоприятными думами.
Письмо г-на Дарси угрожало вскоре запечатлеться в ее памяти дословно. Элизабет вникала во всякую фразу, и чувства ее к автору менялись то и дело. Вспоминая, как он держался, Элизабет по-прежнему полнилась негодованьем, однако при мысли о том, сколь неправедно она обвиняла и упрекала его, гнев ее обращался на нее саму, а разочарованье его понуждало ее сострадать. Его привязанность склоняла ее к благодарности, его натура в целом — к уваженью; однако Элизабет не могла одобрять его, ни на миг не раскаивалась в своем отказе и ни капли не желала увидеться с г-ном Дарси вновь. Собственное поведенье ее явилось неизбывным источником злости и сожалений, а прискорбные изъяны ее родных — предметом еще больших огорчений. Исцеленья им не видать. Отец, довольствующийся насмешками, никогда не затруднял себя обузданьем буйного легкомыслия младших дочерей, а мать, чьи манеры далеки от совершенства, решительно не сознавала опасности. Пытаясь укротить невоспитанность Кэтрин и Лидии, Элизабет нередко объединялась с Джейн, но возможно разве улучшенье, пока младшим потворствует мать? Кэтрин, малодушная, раздражительная и совершенно подчинившаяся диктату Лидии, на советы Элизабет всегда обижалась, а Лидия, своенравная и беспечная, едва ли их слышала. Младшие были невежественны, праздны и самодовольны. Пока в Меритоне имеется офицер, они станут с ним флиртовать, а пока до Меритона рукой подать от Лонгборна, они будут бегать туда до скончанья веков.
Тревога за Джейн терзала ее не меньше, и объясненье г-на Дарси, вернув Бингли доброе имя, заставляло острее почувствовать, что́ потеряла сестра. Нежность Бингли оказалась искренней, а поступки бежали всяких упреков — его можно было упрекнуть разве что в чрезмерном доверии к другу. Сколь горестна была мысль о том, что столь желанного во всех отношеньях, столь обильного достоинствами, столь многообещающего брака Джейн лишена глупостью и неблагопристойностью ее собственной семьи!
Поскольку к раздумьям сим прибавилось постиженье Уикэма, жизнерадостность, коя редко бывала подавлена прежде, ныне, как легко поверить, страдала так сурово, что Элизабет с трудом сохраняла пристойно бодрый вид.