Гордость и предубеждение

Г-н Беннет не отвечал, и все трое, погруженные в раздумья, молча подошли к дому. Отец отправился в библиотеку писать, а девушки ушли в утреннюю столовую.

— И они взаправду поженятся! — вскричала Элизабет, едва они остались вдвоем. — Как все это странно! И за такое мы должны быть благодарны. Крохотный шанс счастья, его подлая натура — и мы должны радоваться, что они поженятся. О, Лидия!

— Я утешаюсь мыслью, — отвечала Джейн, — что он наверняка не женился бы на Лидии, не питай он к ней истинного расположенья. Хотя добрый наш дядюшка отчасти попытался его обелить, я не верю, что он уплатил десять тысяч или сходную сумму. У дядюшки дети, да еще могут родиться новые. Как ему выбросить на ветер хоть половину этих десяти тысяч фунтов?

— Если мы когда-нибудь узнаем, каковы были долги Уикэма, — отвечала Элизабет, — и сколько он запросил за нашу сестру, мы ясно поймем, сколько сделал для них господин Гарднер, потому что у Уикэма за душою нет ни гроша. Дядюшке и тетушке невозможно воздать за доброту. Они забрали к себе Лидию, одарили ее защитою и поддержкой — они стольким жертвуют ради нее, что годы благодарности не смогут за сие отплатить. Сейчас она уже с ними! Если подобная доброта не заставит ее устыдиться, она не заслуживает счастья! Вот это, вероятно, была встреча, когда Лидия увидела тетушку!

— Нам нужно постараться забыть все, что произошло, про обоих, — сказала Джейн. — Я надеюсь и верю, что они все-таки будут счастливы. Мне представляется, его согласие жениться — доказательство того, что он на пути к добру. Их взаимная привязанность угомонит обоих, и я утешаюсь надеждою, что они устроятся так покойно и станут жить столь здраво, что со временем их неблагоразумье будет позабыто.

— Они поступили так, — отвечала Элизабет, — что ни ты, ни я, ни кто угодно сего забыть не смогут. Без толку и говорить об этом.

Тут девушки вспомнили, что их мать, по видимости, не имеет понятия о том, что произошло. Посему они направились в библиотеку и спросили отца, желает ли он, чтобы г-же Беннет о сем сообщили. Г-н Беннет писал; не поднимая головы, он холодно ответил:

— Поступайте, как знаете.

— Можно мы заберем дядюшкино письмо и ей прочтем?

— Забирайте, что хотите, и ступайте прочь.

Элизабет взяла со стола письмо, и они с Джейн поднялись к матери. С г-жою Беннет сидели Мэри и Китти — стало быть, одной декламации хватит на всех. Лаконично подготовив мать к добрым вестям, старшие зачитали письмо. Г-жа Беннет пребывала вне себя. Как только Джейн огласила надежду г-на Гарднера на скорую свадьбу Лидии, радость матери перешла все границы, и всякая следующая фраза лишь усугубляла ее ликованье. Ныне ее упоенье в восторге не уступало суетливости в беспокойстве и досаде. Ей достаточно было знать, что дочь выходит замуж. Страх за счастье Лидии не тревожил ее мать, воспоминанья о побеге не смущали.

— Дорогуша моя, дорогуша Лидия! — кричала она. — Какое счастье! Она выйдет замуж! Я снова ее увижу! Она выйдет замуж в шестнадцать! Хороший мой, добрый братик! Я знала, что так и получится, — я знала, что он все уладит! Как я по ней скучаю! И по дорогуше Уикэму! Но платье, подвенечное платье! Я немедля напишу сестрице Гарднер. Лиззи, дорогуша, сбегай к отцу и спроси, сколько он даст Лидии. Нет, не ходи, я сама спрошу. Позвони, Китти, вызови Хилл. Я через секундочку оденусь. Дорогуша моя, дорогуша Лидия! Как же мы повеселимся, когда увидимся!

Ее старшая дочь попыталась укротить сей яростный взрыв чувств, намекая на обязательства, кои налагает на все семейство поступок г-на Гарднера.

— Ибо сим счастливым финалом, — прибавила Джейн, — мы в величайшей степени обязаны его доброте. Мы убеждены, что он предложил помочь господину Уикэму деньгами.

— Что ж, — вскричала ее мать, — так оно и полагается — кто еще для вас такое сделает, как не родной дядя? Кабы у него не было своей семьи, мне и моим детям, знаешь ли, достались бы все его деньги, а сейчас мы впервые хоть что-то от него получили, не считая пары-тройки подарков. О! Я так счастлива. Скоро у меня будет замужняя дочь. Госпожа Уикэм! Как прелестно звучит. А ей в июне только шестнадцать минуло. Дорогуша Джейн, я так дрожу, что совершенно точно не смогу писать, так что я подиктую, а ты запиши. С твоим отцом мы договоримся о деньгах позже, но есть дела, кои не терпят отлагательств.

И она углубилась в перечисленье подробностей касательно коленкора, муслина и батиста и вскоре продиктовала бы весьма обширные распоряженья, если б Джейн, хоть и не без труда, не убедила ее подождать, пока освободится отец, дабы посоветоваться с ним. Задержка в день, заметила она, ничего не меняет, а мать ее была слишком счастлива, чтоб являть обычное свое упрямство. Ее посетили новые идеи.