Отдавая себя служению идее, эти трое — Ланской, Ростовцев, а впоследствии и Милютин — как ни выспренно это звучит, фактически принесли собственные жизни на алтарь великих реформ. Авторы проекта как могли старались оптимизировать весьма болезненный процесс реформы, ввести его в рамки целостного государственного акта. Многое делалось в спешке, в обстоятельствах, сбивающих с толку и не дававших времени на раздумья. Предпринимались попытки соединить несоединимое, учесть противоположные мнения. Часть элиты, отодвинутая на задний план, не без успеха противостояла задуманному. Не всегда удавалось усмирить и рвение самих реформаторов. Давал о себе знать определенный радикализм, который наносил ущерб делу. Интенсивный труд с полной самоотдачей и психологическое давление, которому они подвергались, в конечном счете истощили их физически и духовно. Уже находясь на смертном одре, Ростовцев, оставаясь главой Редакционных комиссий, продолжал вычитывать и подписывать последние документы. Он умер незадолго до объявления высочайшего манифеста об отмене крепостной зависимости. Вслед за ним ушел из жизни отвергнутый, затравленный оппозицией Ланской. А Н. А. Милютина, который далее осуществлял комплекс работ по формулированию и изложению концепции крестьянского освобождения применительно к восставшей Польше, инсульт настиг в тот момент, когда он яростно отстаивал необходимость проведения очередного этапа реформ на заседании Государственного совета. От этого удара ему уже не довелось оправиться, и деятельность его на этом завершилась.
По своим масштабам крестьянская реформа 1861 года — явление ничуть не менее значимое, чем приватизация 1990–1992 годов. Ставилась задача не просто, отменив крепостную зависимость, дать волю, или, как говорил Ростовцев, «птичью свободу» преобладающей части населения, но и создать класс собственников из миллионов безземельных крестьян, наделив российского земледельца не «ваучером», а реальным участком земли. Реформа предусматривала весьма трудные решения, побуждавшие имущих делиться не государственной, но личной, закрепленной за ними вековым укладом собственностью.
У истоков реформы стояли весьма достойные, глубоко преданные идее люди. Не их вина или беда в том, что они не смогли достичь цели в том объеме и так, как они этого хотели. Непреложная логика подобных процессов состоит в том, что на некоторых перевалах истории не появляется той наделенной высшей мудростью управляющей силы, которая способна решительно подчинить себе все обстоятельства.
На поиски оптимального решения крестьянской проблемы был мобилизован весь аппарат государственной власти. Представители профильных министерств на правах постоянных членов были включены во все подготовительные рабочие, совещательные и тому подобные органы и комитеты. Министерство иностранных дел приложило немало усилий к тому, чтобы предоставить в их распоряжение описание ранее найденных другими государствами подходов к решению крестьянской проблемы. Одно из них содержалось в представленной Горчаковым Александру II брошюре, где обобщался опыт решения этого вопроса в княжествах Бессарабии и Валахии.
Однако, как водится, для России был избран свой, «судьбоносный» путь: к решению проблемы пытались приложить руку влиятельные представители разных кругов, руководствовавшиеся главным образом собственными интересами. Так, в последний момент свои исправления в текст уже готовой к обнародованию реформы, немало напутав, внес весьма влиятельный митрополит Филарет. Противникам реформы как таковой принадлежало большинство и в самом Государственном совете[92]. Горчаков же, исповедовавший в целом либеральные идеи, не имел собственной обоснованной позиции в этом вопросе, поскольку был далек от проблем крепостничества, не мог познать и по-настоящему прочувствовать ее изнутри, к тому же проведя большую часть жизни за пределами России. Упреки коллег по кабинету в том, что Горчаков колебался и не мог с ходу поддерживать те или иные предложения, были вполне обоснованны.
В результате подготовка реформы затянулась, в намечаемых преобразованиях был утрачен темп, общество устало от ожиданий.
Полного освобождения крестьяне с момента обнародования манифеста и «Положений» не получили. Они должны были еще в течение двух лет отбывать несколько измененные, но, по сути, те же повинности, что и при крепостном праве. Отменялись лишь «добавочные сборы» натурой. Зато крестьяне получили личную свободу, отныне они наделялись имущественными и гражданскими правами. Наделение крестьян землей носило принудительный характер: помещик обязан был предоставить крестьянину надел, а крестьянин обязан был его выкупить, рассчитавшись со всеми податями и повинностями, в том числе с рекрутской. В основу выкупа была положена не реальная, рыночная цена земли, а феодальные повинности, то есть крестьянам пришлось платить не только за наделы, но и за свою свободу — утрату помещиком крепостного труда.