Горчаков

«Прочитав со вниманием статью, я убедился в том, что эта негодная статьишка из многих в «Современнике» и «Русском слове», рассчитывающая на незрелость и невежество, особенно молодого поколения, и добивающаяся популярности в его глазах проповедованием эксцентрических и красных идей. Само собой разумеется, что нельзя же потворствовать в печати этому умственному разврату и эгоизму, которому нет дела до последствий, лишь бы добыть денег и популярности»[127].

Гончаров поначалу протестовал против такого решения, но затем согласился и, как с иронией рассказывает Никитенко, «горячо поддерживал мысль принять мою записку в руководство. Итак, теперь он имеет полную возможность объявить в известном кругу литераторов, что он горою стоял за статью, но что Никитенко обрушился на нее так, что его защита не помогла, — это главное, а между тем он не восстал и против решения Совета. И козы сыты, и сено цело»[128].

О подобной двойственности Гончарова писал не только Никитенко — ее отмечали многие современники. Интересны замечания известного историка и журналиста А. Н. Пы-пина, на которого Гончаров при первой встрече произвел впечатление сухого чиновника-столоначальника. «Впоследствии, — вспоминал он, — мне приходилось одному и с Некрасовым ездить к нему по цензурным делам. Обыкновенно дело улаживали, — все-таки это был не только чиновник-цензор, но и литератор, но в общем он был порядочный формалист»[129]. И все же, несмотря на все это, появление в цензурном ведомстве такого человека, как Гончаров, сыграло свою позитивную роль. Не идеализируя личность выдающегося русского писателя, мы тем не менее должны отметить, что он был полезен России не только как художник слова, но и как чиновник, способствовавший появлению в печати многих замечательных художественных и публицистических произведений, не подрывавших, но деятельно помогавших реформаторской деятельности власти.

Заметим, что на цензорской службе состояли не только литераторы, но и широко известные современникам люди. Так, недолгое время в конце пятидесятых годов, будучи попечителем Одесского учебного округа, функции цензора исполнял выдающийся русский хирург и общественный деятель Николай Иванович Пирогов, имевший к тому времени огромный авторитет в обществе благодаря в первую очередь его деятельности в годы Крымской войны. Как мы уже упоминали, он, при поддержке великой княгини Елены Павловны, с группой коллег отправился в Севастополь, где организовал госпиталь и сумел спасти жизни многих российских солдат. Именно он поведал государю об ужасных антисанитарных условиях, в которых лечили раненых. «Морской сборник» опубликовал серию статей Пирогова под общим названием «Вопросы жизни», где подвергалась резкой критике существовавшая система воспитания и образования. Здесь он выступил резким противником телесных наказаний. «Чего вы хотите? — спрашивал Пирогов педагогов, секущих учеников в присутствии класса. — Чего вы хотите? Поселить в присутствующих отвращение к наказанному? Да вы поселяете одно отвращение к наказующему. Вы хотите возбудить отвращение к виновному? Но вы возбуждаете к нему сочувствие. Разве можно, не огрубев душевно, без сожаления слушать вопли и смотреть на борьбу сильного с бессильным?»[130] «Из его «Вопросов жизни», — писал редактор журнала «Русская старина» М. И. Семевский о статьях Пирогова, — разлились потоки света на Россию»[131].

И в должности цензора Пирогов не изменял своему долгу человека и гражданина. Правда, попечителем Одесского учебного округа он пробыл недолго: ему пришлось выйти в отставку, что во многом было обусловлено непростыми отношениями с императором.

Однако вдвойне сложная задача цензуры «отделять зерна от плевел», охранять государство от вредных влияний, не нарушая при этом принципа гласности, не всеми и не везде выполнялась добросовестно. Со временем становилось ясно, что для обеспечения общественного спокойствия, нарушаемого радикальной публицистикой, одной цензуры недостаточно.

Практика показала, что Цензурный комитет, как ни укрепляй его кадрами и ни наделяй дополнительными полномочиями, не в состоянии был справиться с нарастающим потоком все новых и новых журналов, газет, в которых политические отделы постепенно стали занимать главенствующее место. Допускаемые на их страницах неточности, вольные комментарии служили для властей поводом к тому, чтобы требовать закрыть, остановить издание того или иного органа.