Горбун

— Сейчас говорят главным образом о ценах, недостатке продуктов и денег, дружно ругают правительство и яростно спорят друг с другом, защищая какого-нибудь члена правительства, чтобы на следующий день желать его гибели.

— А вы? — спросил горбун.

— А чем я хуже? — возмутилась я.

— Я не заметил, чтобы вы говорили о ценах и магазинах. Вы заходили в магазины с тех пор, как приехали?

— Что же в вас за сила такая, если вы не заметили, как дотащили вчера мои сумки?

Горбун рассмеялся.

— Ваши магазины действуют мне на нервы, — пожаловалась я. — У нас лучше: вошёл и взял что есть, если это тебе нужно. А в ваши магазины зайдёшь и не знаешь, что тебе нужно и нужно ли что-нибудь вообще.

— Извините за нескромный вопрос: в материальном отношении вы живёте как все или лучше, чем основная часть населения?

А ещё говорили, что за рубежом не принято интересоваться чужой зарплатой!

— Как все. Лучше, чем одинокие пенсионеры, инвалиды, матери-одиночки и малообеспеченные семьи с детьми, но хуже, чем начальство, Ветераны, кооператоры и спекулянты. В общем, жить можно.

Упорные расспросы стали мне надоедать. Одно дело — обнаруживать перед иностранцем русского происхождения пробелы в образовании, что всё-таки личная моя вина, а совсем другое — выворачивать свой пустой карман и показывать, до какой нищеты доведён народ.

Горбун не спускал с меня глаз.

— Не сердитесь, Жанна, — начал он. — Мне…

Он не договорил и замер, пристально вглядываясь в конец дорожки.

— К вам гости, — сумрачно объявил он.

По дорожке шла Нонна, держа за руку девочку лет пяти. Дитя, в свою очередь, тащило за собой куклу, от одного вида которой советские дети подняли бы рёв. Позади следовали двое незнакомых мужчин.

— Кто это, Леонид? — настороженно спросила я.

Горбун покачал головой.

Мне понравился старший, как впоследствии выяснилось, родственник Ларса и отец девочки. Он был строен, черноволос и довольно привлекателен лицом. Молодому человеку было лет двадцать пять и внешне он походил на моего сотрудника, на котором я привыкла оттачивать своё остроумие. Полагаю, что именно благодаря этому обстоятельству я сразу почувствовала себя с ним легко, несмотря на его застенчивость, незнание им русского языка и моё невежество во всех других языках.

— Здравствуй, Жанночка, — заговорила Нонка. — К нам в гости приехали родственники мужа, и Ларс посоветовал привезти их к тебе. Леонид, как хорошо, что вы ещё не ушли! Прошу вас, будьте переводчиком. Они не знают ни слова по-русски, и за утро я с ними совершенно замучалась.

— И поэтому решила сделать мне такой же подарок, — разгадала я её хитрый замысел. — Неужели Ларс не мог научить их говорить по-русски?

— Но почему же все обязаны говорить по-русски? — возразила Нонна.

— "Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин".

Зря Дружинин всё утро разговаривал со мной о литературе. Раз начав, я уже не могла освободиться от цитат. Сам-то он сидел, словно его ничего не касалось, и посмеивался, а к нам, между тем, уже подошли оба взрослых гостя и дитя и вежливо улыбались.

— Познакомьтесь, пожалуйста, — заторопилась Нонна, ласково глядя на Леонида и явно обрадовавшись возможности переложить заботу о гостях на его горб.

Дружинин встал и с изысканной вежливостью представил нам вновь прибывших. Полагаю, что речь его на датском отличалась таким же изяществом, потому что гости перестали незаметно для окружающих осматривать его фигуру, а оживились и закивали.

Как выяснилось, старшего датчанина звали Петером, а младший носил имя Ханс.

— А это Марта, — засюсюкала над девочкой Нонна, поправляя её светлые локоны.

Меня всегда поражало, что, слушая жуткие нечленораздельные звуки, которые издают над ними взрослые, дети ухитряются улавливать в них смысл и через некоторое время с большей или меньшей степенью точности выговаривать слова. Я, человек, умудрённый жизнью и достаточно прилично владеющий русским языком, часто не могла разобрать не только слова, но целые фразы, которые изливала на девочку Нонна.

— Я тебе вчера не позвонила, — вспомнила моя подруга. — Ларс сказал, что ты в норме, но, когда я была здесь, вид у тебя был ужасный. Как ты себя чувствуешь?

Горбун услышал её заботливые речи и окинул меня оценивающим взглядом, за который я решила особым способом отомстить Нонке.

— В целом ничего, — печально сказала я, — но недостаточно хорошо, чтобы соорудить для гостей какой-нибудь обед.

Дружинин быстро отвернулся, а Нонна погрозила мне пальцем и ушла в дом, чтобы приступить к приготовлению еды. Кажется, она была очень довольна, что может уединиться в кухне и хоть на время забыть о своих гостях. Я тоже была довольна, потому что могла не думать о кастрюлях и в то же время не особенно волноваться о датчанах: раз они не говорят по-русски, то ими волей-неволей придётся заниматься горбуну.

Мой хитрый расчёт, однако, едва не провалился, потому что Дружинин оказался не ягнёнком и вовсю выказал своё коварство, повернувшись ко мне и улыбнувшись с подозрительной любезностью.

— Хорошо, что вы остались с гостями, Жанна, — похвалил он меня. — Надо дать Нонне отдохнуть.