Горбун

За столом не было ни Дружинина, ни Душки, так что у меня не возникло желания придумывать какие-то необыкновенные кушанья, но что-то сделать было надо, и я решила приготовить сносный обед на скорую руку, а для этого обмазала майонезом сковородку и слоями накрошила туда мясо из супа, холодную варёную картошку, морковь и лук, а сверху вновь налила майонез и натёрла сыр. Пока это блюдо шипело в духовке, я разрезала пополам несколько маленьких булочек, вытащила мякоть, положила на её место начинку из варёной капусты, яиц и кое-каких добавок, соединила половинки, смазала сверху топлёным маслом и поставила в духовку.

Если бы я не была в здешних магазинах, то реакция, которую вызвал этот непритязательный обед, побудила бы меня заподозрить, что в Дании голод. Ели с аппетитом, какой приличен лишь в нынешнем СНГ, и я не берусь судить, что заслужило больше похвал — «ленивое» второе или «ленивые» пироги.

На протяжении всего обеда не было сказано ни слова о Ларсе и происшедших событиях, словно все сговорились не упоминать о неприятном, а Ира была очень ласкова и приветлива с Мартой и странно предупредительна с её отцом. У меня даже зашевелилось подозрение, не решила ли она заменить своего старичка симпатичным Петером. Осуждать её я не могла, потому что сама от него отказалась, но мне не нравилась эта черта её характера, позволявшая ей быстро забывать прошлые привязанности и приобретать новые. К тому же, у очередного объекта Ириных симпатий имелась дочь, играть с чувствами которой было бы жестоко.

— Эх, нет здесь Душки! — сказала мне Ира. — Уж он бы оценил твою стряпню! И чего ты его упустила? Проявила бы хоть немного нежности, и он был бы твоим.

Ира нисколько не стеснялась высказывать свои взгляды при датчанах, не знающих русского языка.

— Ты нежность проявила, но твоим он не стал, — возразила я.

— Потому что ему нравилась ты, — объяснила Ира.

Я не выдержала.

— Неудобно говорить при гостях по-русски, — сказала я. — Они ничего не понимают и должны себя чувствовать неловко.

— Если бы они понимали, то чувствовали бы себя ещё хуже, — резонно возразила Ира.

Ей пришлось отвлечься, чтобы немного поговорить с датчанами, но затем она вновь обратилась ко мне.

— Я не хочу произносить его имя, но ты, и правда, не хочешь сойтись с ним поближе?

— С кем? С Душкой?

— Нет. С П-ом.

— Нет, не хочу. А ты, по-моему, хочешь.

— Не думала, что ты способна замечать такие вещи, — заметила Ира.

— Эти вещи сами бросаются в глаза.

— Может, ты ревнуешь?

— Я не ревную и пожелала бы тебе удачи, но не забывай, что у него дочь. Если ты его обманешь, он переживёт, а с ребёнком будет сложнее.

— Его я не обману, — заверила меня Ира. — О таком я мечтала всю жизнь.

Мне стало обидно за Ларса, которого любимая забыла так быстро. Его тело ещё не опустили в землю, а Ира уже думала о Петере. По идее, я должна была бы торжествовать, потому что пытавшийся меня убить человек потерпел общее поражение, причём даже самое его имя перестало упоминаться, но для меня его поступки оставались загадкой, а его разоблачение, последовавшее сразу же за смертью, не успело утвердиться в моём мозгу и пустить ростки неприязни. Я его не понимала, но я знала, что, убив по ошибке друга и жену, он должен был безмерно страдать, и в душе у меня шевелилось что-то, похожее на жалость. Я не понимала, что же я сделала, если он так настойчиво добивался моей смерти. До гибели Нонны я не замечала к себе ненависти, и это тоже вызывало недоумение. А Дружинину, вероятно, не было так уж интересно выяснить все обстоятельства, раз он покинул Данию, не дожидаясь окончания следствия. Ему так надоело защищать бестолковую девицу, не сознающую нависшей над ней опасности, что, освободившись от добровольно взваленных на себя обязательств, он поспешил уехать…

— Прекрати есть конфеты, — сказала Ира. — Можно подумать, что ты никогда не ела конфет.

За размышлениями конфеты поедаются быстро, особенно если они такие вкусные, как эти. Дядя горбуна выбрал хороший подарок.

— Не понимаю, как можно есть столько сладкого, — закончила Ира.

Зато меня хорошо понимала Марта, и, если бы не запрещение отца, съела бы ещё больше конфет, чем я. Девочка посматривала на меня и улыбалась, рассчитывая потом поиграть со мной и куклой. Однако её планы остались планами, потому что её перехватил Ханс, а потом с ней недолго, но очень ласково позанималась Ира, служившая нам переводчиком. Мы не молчали, но говорили о вещах таких незначительных и пустых, что у меня ничего не осталось в памяти.

После того, как со стола было убрано и мы посидели, болтая ни о чём, Петер спросил меня, что я думаю о странных поступках Ларса, но получил тот же ответ, что и вчера. Я ничего не знала и ни о чём не подозревала. Лицо датчанина приобрело озадаченное выражение, а Ира сообщила, что завтра состоятся похороны.

— Ты пойдёшь? — спросила она.

Я быстро взглянула на Петера и Ханса, но Петер в это время разговаривал с Мартой, а Ханс ласкал собаку, так что можно было считать, что за мной не наблюдают.

— Мне бы не хотелось, — сказала я. — Это не будет выглядеть неприлично?