Горбовский

– Они рассчитали коэффициент скорости распространения?

– Вот именно! Надо знать, какова будет территория заражения через неделю, через месяц!

– Нам нужно больше данных!

– Да! Как они могут молчать об этом?!

Возгласы смешались, их стало слишком много, и утонули в поднявшемся гомоне, ведь каждый хотел высказаться. Встал Горбовский, повернулся к залу лицом.

– Коллеги, тише. Вам же ясно сказали – это все, что известно на данное время. Паниковать еще рано. Сохраняйте разум в трезвом состоянии. Мы – как раз те люди, на которых все полагаются в таких ситуациях. И мы должны выказывать абсолютное хладнокровие. Потому что если даже мы начнем волноваться и паниковать, что останется простым гражданам?

Его доводы были как всегда убедительны и подействовали успокаивающе.

– Спасибо, Лев Семенович. Что бы мы без Вас делали? Так вот, я говорю, что ситуацию держат под контролем, к тому же юг Африки, товарищи, слава богу, не в пятидесяти километрах от России. Будем на связи, и в нужное время предпримем меры. Пока что, я считаю, рано оповещать население нашей страны об опасности, которая, я полагаю, не доберется до нас.

– Напрасно Вы так полагаете, – сказал Горбовский. – Нельзя недооценивать врага. Лучше его переоценить и остаться в выигрыше.

– Вы предлагаете в ближайшее время оповестить население с помощью СМИ? Вы представляете, что начнется в стране?

– Не сейчас, – Горбовский предупредительно поднял ладонь, – а когда вирус выйдет за пределы Мозамбика.

– «Когда» или «если»? – уточнил Евгений Викторович.

– «Когда», – подтвердил Лев Семенович. – У меня нет твердых оснований доверять африканским властям. Они никогда не отличались ответственностью в сфере таких вопросов. Сколько раз за последние пятьдесят лет Африка становилась очагом какой-нибудь инфекции? И сколько раз им удавалось сдержать эту инфекцию в пределах своего государства? Кто не в курсе, пусть идет и полистает архивы. Статистика говорит сама за себя. Ответственность – на нас. Нужно быть наготове. И уж если такое случилось, население имеет право знать в первую очередь.

Многие слушали речь Горбовского, ощущая прилив сил и воодушевления. «Все-таки он настоящий лев, лидер от природы, способный вести за собой людей», – думали ученые каждый сам про себя. Лев Семенович всегда был столь умен и рассудителен, что к его авторитету не могли не прислушиваться. Когда начинался переполох, он один оставался спокойным, потому что как никто другой осознавал бремя, лежащее на его плечах. И он держал его, как атланты держали небо. Стиснув зубы. Понимая, что остальные слишком слабы для этого.

Когда дело касалось серьезных вещей, кандидатура Горбовского была одной из самых надежных во всем НИИ. Это был прекрасный человек, несмотря на некоторые склонности характера, приобретенные в течение жизни. Его побаивались, но уважали. С ним всегда считались и боялись спорить, потому что в девяноста процентах случаев Лев Семенович оказывался прав. И как можно было не закрывать глаза на его суровый, своевольный нрав, на его строгость к окружающим, на его жестокость и нежелание прислушиваться к чужому мнению, когда это был один из самых умных, серьезных и ответственных людей, которых его коллегам доводилось знать? Как можно было не ценить Горбовского за то, что в любом деле он отдает себя на сто процентов, всегда готов быть первопроходцем в новом роде деятельности, несмотря на то, что не знает уступок, поблажек и снисходительности, никогда никого не хвалит, замкнут, скрытен и глубоко убежден в своей правоте?

В НИИ Горбовского все же любили. Тихо, негласно, в глубине души. Об этом не разговаривали и не кричали, все выражалось в поступках и отношении коллег. Внеплановое совещание закончилось через час. Ученые разошлись по своим секциям, и у каждого в голове звучали последние слова Горбовского: «Ответственность – на нас. Нужно быть наготове». Принимая их на личный счет, люди наполнялись воинственным духом борьбы, который поможет им, если дело примет серьезный оборот.

Вирусологи временно забыли о Спицыной. Теперь и без этого было, что обсудить. Пшежень, планировавший провести с Горбовским беседу относительно практикантки, решил отложить разговор на потом. В свете свежих новостей было бы совершенно неуместно упрашивать Льва смягчиться к девушке.

– Как вы думаете, – сказал Гаев, – Марине стоит говорить об этом?

– Ни в коем случае. Она здесь чужой человек, – строго-настрого запретил Горбовский.

Больше до самого вечера никто не обмолвился и словом о Спицыной, хотя никто о ней не забывал, включая самого Горбовского. Он работал до самой ночи, и между делом ему вспоминалось то жгучее желание, посетившее его сегодня, когда он остался с Мариной наедине. Желание… ударить ее по лицу. Схватить за шкирку и выбросить за порог лаборатории. Лев Семенович и сам понимал, что в присутствии практикантки плохо себя контролирует, и как вспыльчивый человек подумывал о том, как бы устроить так, чтобы как можно реже видеть ее в рабочее время.