Горбатая гора

— Посмотрим, — ответил Эннис, скользнул рукой под рукав ее блузки и пощекотал шелковые волоски подмышкой, потом осторожно уложил ее, пальцы поднялись вдоль ребер к студенистым грудям, прошлись по круглому животику и коленям и поднялись во влажную расщелину, до самого конца — к северному полюсу или к экватору, смотря куда вы плывете, — пока она не задрожала и не выгнулась навстречу его руке, тогда он перевернул ее и быстро сделал то, что она ненавидела. Они остались в этой квартирке, которая нравилась ему за то, что оттуда можно было съехать в любой момент. Наступило четвертое лето после Горбатой горы, и в июне Эннис получил письмо до востребования от Джека Твиста, первый признак жизни за все это время.

«Дружище, давно мне надо было написать тебе письмецо. Надеюсь оно дойдет. Слышал ты в Ривертоне. Буду проездом 24-го, думаю остановиться и угостить тебя пивом. Черкни мне пару слов если можешь, дай знать что ты там».

Обратным адресом был Чилдресс, Техас.

Эннис ответил: «Давай», написал свой адрес в Ривертоне. С утра было ясно и жарко, но к полудню с запада наползли облака, гоня перед собой душный воздух. Эннис не знал, когда именно Джек доберется, поэтому взял отгул и слонялся взад-вперед в своей лучшей рубашке, белой с широкими черными полосками, посматривая на улицу, бледную от пыли. Альма предложила было позвать няньку для детей и сходить с другом поужинать в «Нож и вилку», потому что дома готовить слишком жарко, но Эннис сказал, что, скорее всего, они с Джеком просто пойдут и напьются. Джек не любитель ресторанов, сказал он, вспоминая грязные ложки в шатающихся на бревне банках с холодной фасолью.

Ближе к вечеру, когда уже ворчал гром, подкатил все тот же старенький зеленый пикап, и он увидел, как из машины выходит Джек — на затылке потертая резистоловая шляпа. Энниса обдало горячей волной, и он выскочил на лестницу, захлопывая за собой дверь. Джек взлетел, перепрыгивая через ступеньку. Они схватили друг друга за плечи, сжали в объятьях, не давая друг другу вздохнуть, приговаривая «сукин ты сын, сукин ты сын», потом, так же легко, как нужный ключ поворачивается в замке, их губы соединились. Большие зубы Джека царапают до крови, его шляпа падает на пол, скрежет щетины, слюна ручьем, и приоткрывается дверь, и Альма несколько мгновений смотрит на напряженные плечи Энниса и снова закрывает дверь, а они все обнимались, прижимаясь друг к другу грудью, и пахом, и бедрами, оттаптывая друг другу ноги, пока не отстранились, чтобы глотнуть воздуха, и Эннис, не слишком щедрый на нежные слова, сказал то, что говорил только своим лошадям и дочерям: «маленький мой».

Дверь снова отворилась на несколько дюймов, в узкой полоске света стояла Альма. Ну что он мог сказать?

— Альма, это Джек Твист. Джек, моя жена Альма.

Он тяжело дышал. Он слышал запах Джека — ужасно родной аромат сигарет, мускусного пота и легкой, как запах травы, сладости — и вместе с этим всем нахлынувший холод той горы.

— Альма, — сказал он, — мы с Джеком четыре года не виделись. — Как будто это могло быть оправданием. Он был рад, что на лестнице темновато, и не отворачивался.

— Понятно, — тихо произнесла Альма. Она видела то, что видела. В комнате у нее за спиной молния осветила окно, будто взмах белой простыни, и заплакал младенец.

— У тебя ребятенок? — спросил Джек. Его дрожащая рука задела руку Энниса, электрический ток проскочил между ними.

— Две девочки, — ответил Эннис. — Альма-младшая и Франсин. Люблю их до чертиков. — У Альмы дернулись губы.

— А у меня мальчуган, — сказал Джек. — Восемь месяцев. Представьте, я там, в Чилдрессе, женился на первой красотке в Техасе, Лурин зовут. — По дрожанию половицы, на которой они оба стояли, Эннис чувствовал, как сильно трясет Джека.

— Альма, — сказал он. — Мы с Джеком пойдем выпьем. Сегодня, наверно, не вернусь, нам надо выпить и поговорить.

— Понятно, — сказала Альма, доставая из кармана доллар. Эннис догадался: она попросит купить ей сигарет, чтобы он вернулся пораньше.

— Рад был познакомиться, — сказал Джек, трясясь, как загнанная лошадь.

— Эннис… — позвала Альма несчастным голосом, но он не задержался на лестнице и крикнул на ходу:

— Альма, захочешь курить, сигареты у меня в кармане, в синей рубашке в спальне.

Они уехали на машине Джека, купили бутылку виски и через двадцать минут сотрясали кровать в мотеле «Сиеста». Несколько пригоршней града ударились в окно, потом пошел дождь, и переменчивый ветер всю ночь хлопал незакрытой дверью соседнего номера.

Номер провонял спермой, и дымом, и потом, и виски, старым ковром и кислым сеном, седельной кожей, дерьмом и дешевым мылом. Эннис лежал, раскинув ноги и руки, глубоко дыша, выдохшийся и мокрый, но все еще полувозбужденный. Джек, как фонтанирующий кит, выпускал мощные клубы сигаретного дыма. И Джек заговорил: