Горбатая гора

«Завтра утром доставим вас на место». — Ага, к черту на рога. Они нашли бар и пили пиво до вечера. Джек рассказывал Эннису о грозе, которая год назад убила на горе сорок две овцы, про то, как от них странно воняло и как они распухли, про то, что виски там наверху понадобится немало. Он говорил, что подстрелил орла, покрутил головой — показать перо из орлиного хвоста у себя на шляпе. Кудрявый и смешливый Джек на первый взгляд казался довольно симпатичным, но для невысокого человека у него были толстоватые ляжки, а улыбка открывала выступающие зубы — не настолько, чтобы он мог есть попкорн прямо из ведерка, но заметные. Он был помешан на родео, на ремне у него красовалась пряжка юного объездчика быков, зато сапоги были изношены до дыр, которые уже не починишь, и он жутко хотел быть где угодно, только не в Лайтнинг-Флэт.

Эннис был горбоносый и узколицый, растрепанный, с немного впалой грудью. На его длинных ногах, расставленных как ножки штангенциркуля, раскачивалось небольшое, но гибкое и мускулистое тело, будто созданное, чтобы ездить верхом и драться. У него была необычайно быстрая реакция, и он был слишком дальнозорок, чтоб утруждать себя чтением чего-нибудь кроме каталога седел Хэмли.

Грузовики с овцами и прицепы с лошадьми разгрузились у начала тропы, и кривоногий баск, показывая Эннису, как навьючить мулов — два тюка и поклажу на каждое животное, перекинуть веревку, завязать двойным и закрепить полуштыковым узлом, — приговаривал: «И не вздумайте заказывать суп. Эти коробки с супом паковать одна морока». Три щенка австралийской овчарки отправились во вьючной корзине, а самый маленький за пазухой у Джека, потому что ему понравилась собачка. Эннис выбрал большую каштановую лошадь по кличке Окурок Сигары, а Джек — гнедую и, как выяснилось, пугливую кобылу. В веренице запасных лошадей Эннису приглянулась мышиной масти грульо. Эннис и Джек, собаки, лошади и мулы, тысяча овец и их ягнята текли словно грязная вода вверх по тропе — мимо сосен и дальше, за линию леса, на большие цветущие Луга, навстречу стремительному, бесконечному ветру.

Они поставили большую палатку на площадке Лесной службы, пристроили кухню и ящики с кормом. Первую ночь оба спали в лагере. Джек, хоть и поворчал насчет приказа Джо Агирре «спать с овцами и без костра», молча оседлал гнедую еще до зари. Пришел прозрачный оранжеватый рассвет, подкрашенный снизу студенистой бледно-зеленой полоской. Мрачная громада горы медленно бледнела, пока не стала того же цвета, что и дым от костра, на котором Эннис готовил завтрак. Холодный воздух наполнялся запахами, полосатые камешки и крупинки почвы отбрасывали неожиданно длинные, с карандаш, тени, а вздымающиеся к небу широкохвойные сосны громоздились ниже лагеря, как глыбы темного малахита.

Днем Эннис глядел через бескрайнюю пропасть и иногда видел Джека — маленькую точку, ползущую по высокому лугу, как насекомое по скатерти. Джек в своем темном лагере видел Энниса как огонек в ночи, красную искру на громадном черном силуэте горы.

Однажды вечером Джек притащился поздно, выпил свои две бутылки пива, охлажденные в мокром мешке с теневой стороны палатки, съел две миски каши, четыре окаменевших Эннисовых печенья, банку персиков, скрутил папироску и уселся смотреть на закат.

— Я мотаюсь из конца в конец по четыре часа в день, — сказал он угрюмо. — Приехал на завтрак — назад к овцам, устроил их на ночь, приехал поужинал — назад к овцам. Полночи не сплю, вскакиваю, стерегу их от койотов. По-честному, я должен тут ночевать. Агирре не имеет права надо мной так измываться.

— Хочешь поменяться? — сказал Эннис. — Давай я буду пастухом. Могу и спать там.

— Да я не про то. Я про то, что мы оба должны быть в лагере. А та чертова двускатка воняет кошачьей мочой или чем похуже.

— Давай махнемся.

— Знаешь, ты там по десять раз за ночь будешь из-за этих койотов вставать. Я не прочь поменяться, но предупреждаю: повар из меня дерьмовый. Буду хорошим открывателем консервов.

— Не хуже меня, значит. Все, давай.

Еще час они отгоняли ночь желтой керосиновой лампой, и около десяти Эннис уехал по мерцающему морозцу к овцам на Окурке Сигары, хорошей ночной лошади, забрав остатки печенья, банку джема и банку кофе на следующий день и сказав, что сэкономит одну поездку и останется там до ужина.

— Сразу как рассвело, койота подстрелил, — сказал он Джеку на следующий вечер, шлепая по лицу горячей водой, намыливаясь и надеясь, что его бритва еще на что-то годится; Джек в это время чистил картошку. — Здоровый, сукин сын. Яйца размером с яблоко. Спорю, он упер бы пару ягнят. Такой может и верблюда сожрать. Тебе горячей воды надо? Тут полно.

— Это все тебе.

— Ну тогда помою все, докуда достану, — сказал он, стягивая с себя сапоги и джинсы (ни подштанников, ни носков, заметил Джек) и брызгаясь зеленой мочалкой так, что долетало до костра.