Горбатая гора

Медленная коррозия работала между Эннисом и Альмой, никаких заметных неприятностей, только ширилась полоса отчуждения. Она работала служащей в гастрономе, и все выглядело так, что она всегда должна работать, чтобы оплачивать счета, которые приносил Эннис. Альма попросила, чтобы Эннис пользовался резинками, потому что она не хотела опять забеременеть. Он в ответ сказал «нет», сказал, что он был бы счастлив расстаться с ней, если она не хочет больше его детей. Сдерживая дыхание, она сказала: «Они были бы у меня, если ты мог бы их прокормить». И при всем при том, как ни крути, что тебе так нравится делать, — не делай слишком много детей.

Ее недовольство росло постепенно, с каждым годом: объятия, которые она видела, рыбалки Энниса несколько раз в году с Джеком Твистом, и — никогда каникулы с нею и девочками, его нежелание выходить и развлечься чем-либо, его тоску по низкооплачиваемой, затяжной работе на ранчо, его манеру отвернуться к стене и заснуть, как только он падал на кровать, его нежелание искать приличную постоянную работу в округе или в энергетической компании, подталкивало ее в длинное, медленное плавание и когда Альме младшей было девять и Франкин семь, она сказала, чем это я занимаюсь, суетясь около него, развелась с Эннисом и вышла замуж за бакалейщика из Ривертона.

Эннис вернулся к работе на ранчо, нанимаясь то здесь, то там, не продвинувшись сильно вперед, но вполне довольный, что опять при деле, свободный принимать решения, бросить все, если захочется и сорваться в горы по первому зову. У него не было никакого особо тяжелого чувства утраты, только неопределенное ощущение обмана, и оказалось, что все в полном порядке — во время обеда в День Благодарения с Альмой, ее бакалейщиком и детьми, когда он сидел между его девочками и рассказывал им о лошадях, травил анекдоты, стараясь не быть унылым папашей. После пирога Альма увлекла его на кухню, занялась чисткой подноса и сказала, что она беспокоится о нем, и не собирается ли он вновь жениться. Он видел, что она беременна, четыре-пять месяцев, предположил он.

«Однажды уже накололся», — ответил он, прислоняясь к столу, ощущая себя слишком большим для комнаты.

«Вы все еще рыбачите с этим Джэком Твистом?»

«Иногда». Он думал, что она снимет стружку с подноса от усердия.

«Ты знаешь», — начала она, и по ее тону, он видел — что-то назревает, — «у меня не раз возникал вопрос, как получалось, что ты никогда не приносил домой ни одной форели. Всегда рассказывая, что наловили вы много. Однажды ночью я заметила корзинку для рыбы открытой, до того, как ты отправился на одну из твоих небольших прогулок — на дне все еще был магазинный ценник, после пяти-то лет — и я привязала к нему записку: „Привет, Эннис, привези-ка немного рыбы домой! С любовью, Альма.“ И потом ты вернулся и сказал, что вы поймали много рыбы и всю ее съели. Помнишь? А когда подвернулась возможность, я заглянула в корзинку и увидела свою записку. Она даже не намокла. В корзинке не было ни капли воды.» Как если бы слово «вода» могло стать ее верным союзником, она отвернула краны, заливая поднос.

«Это ничего не значит».

«Не ври, не делай из меня дуру, Эннис. Я знаю, что это значит. Джек Твист? Джек Мудак. Ты и он…»

Она перешла грань. Он схватил ее за запястья; слезы брызнули и полились, загремели тарелки.

«Заткнись», — сказал он. «Не лезь не в свое дело. Ты ничего об этом не знаешь».

«Я закричу, позову Билла!»

«Давай! Вопи! Я заставлю его жрать землю, и тебя тоже заставлю». Он встряхнул ее еще раз, оставив на ней обжигающей отпечаток, схватил шляпу и вылетел вон. Отправился в бар Блэк-и-Блу Игл той ночью, нажрался, ввязался в небольшую грязную потасовку и уехал прочь. Он не пытался увидеться с его девочками долгое время, полагая, что они будут искать его, когда у них проснутся чувства, они повзрослеют и покинут Альму.

Они больше не были молодыми людьми со всем тем, что они из себя представляли. Джек раздался в плечах и бедрах, Эннис оставался таким же худым, как вешалка, ходил в поношенных сапогах, джинсах и рубашках зимой и летом, надевая брезентовое пальто в холодную погоду. На веке наросла доброкачественная опухоль, придавая глазу заплывший вид, сломанный нос сросся криво.

Год за годом их пути пролегали через высокие луга и горные склоны — они путешествовали верхом по Биг Хорнс, Медикин Боус, на южный конец Голлатинс, Абсарокас, Гранайтс, Оул Крикс, Бриджер-Титон Рэндж, Фризиоут и Ширлис, Ферайсис и Рэтлснейкс, Салт Ривер Рандж, в Винд Риверс, снова и снова, Сьерра Мадрес, Грос Вентрес, Уошакис, Ларамис, но никогда не возвращались на Горбатую гору.