Горбачев. Его жизнь и время

5 августа Горбачев приехал в Ставрополь один. “Меня никто не встречал”, – вспоминал он. Оставив вещи на вокзале, он снял номер в двухэтажной гостинице “Эльбрус” (которую в 2008 году один из постояльцев назвал “худшей гостиницей в городе”). Горбачев вспоминал, что неподалеку находился Нижний рынок. “Поражал он своей грязью и баснословной дешевизной овощей и фруктов. За копейки можно было купить целую кучу помидоров. Но деньги я расходовал экономно, берег для другого – необходимо было к приезду Раисы снять хоть какое-нибудь жилье”[260]. По вечерам безрезультатно бродил по городу в поисках жилья (снять комнату можно было в одноэтажном или двухэтажном доме), но ничего подходящего не находилось. Тогда в прокуратуре ему посоветовали обратиться к “маклеру”, хотя именно с такими подпольными деятелями прокуратура и милиция вели нещадную борьбу. По счастью, женщина-маклер, к которой его направили, быстро поняла, что клиент пришел не арестовывать ее, а просить помощи. За пятьдесят рублей она дала Горбачеву адреса трех домов. Один из них, на Казанской улице, вспоминает Горбачев, “и стал нашим жильем на ближайшие годы”[261].

Дом этот существует и поныне. Чтобы пройти к нему, нужно повернуть от главной площади Ставрополя на север, миновать два длинных квартала, затем пройти еще около километра на восток по улице, которая по сей день носит название Советской, а потом снова свернуть налево по идущей круто вниз улице Клары Цеткин (названной в честь немецкой марксистки и феминистки). Можно попасть туда и иначе (как часто делал сам Горбачев) – просто сбежав вниз по длинной, узкой, неровной каменной лестнице между обветшалыми домами. Сама Казанская улица – тоже неровная, изрезанная глубокими колеями и лишь частично заасфальтированная. На ее пересечении с улицей Клары Цеткин и стоит дом № 49, выстроенный в конце XIX века помещиком Сергеем Бибиковым, национализированный после революции 1917 года и переданный в собственность сельскохозяйственного института, а затем, в начале 1930-х годов, перешедший к горожанину Григорию Долинскому в обмен на его дом, стоявший ближе к институту, на улице Толстого.

Тремя окнами этот двухэтажный дом глядит на улицу. Калитка справа ведет в маленький двор, где до сих пор в углу стоит покосившаяся дощатая уборная, давно замененная санузлом внутри дома. Задняя лесенка ведет к той самой комнате, которая и стала первым жильем Горбачевых. Комнатка совсем крошечная – всего 11 квадратных метров. К тому же добрую треть комнаты занимала большая печь, стоявшая вдоль южной стены. Когда Горбачев въехал сюда, то под двумя выходившими на восток оконцами стояла кровать, имевшая всего три ножки; потом он заменил ее на узкий (120 см в ширину) каркас со стальной пружинной сеткой, которая провисала чуть ли не до пола, когда на кровать ложились. Пока Горбачев не смастерил вешалку для одежды, единственным предметом мебели, помимо кровати, оставался фанерный ящик, в котором приехали из Москвы книги, принадлежавшие супругам: некоторое время он служил и книжным шкафом, и столом. Готовила Раиса на керосинке в коридорчике. Телефона в доме не было; чтобы куда-то позвонить, Горбачевым приходилось бежать в центр города, в горсовет[262].

Горбачев снимал эту комнатку у супругов Долинских – учителей-пенсионеров, живших вместе с дочерью Любой, зятем и внуком. Хозяева были “хорошие, добрые”, как вспоминала Раиса, особенно хозяйка и ее разговорчивая дочь. Зять, местный журналист, тоже был человек довольно приятный – пока не напивался: тогда он выбегал из дома и залезал на дерево в саду. Сам Долинский был молчуном и только иногда, в “нетрезвом виде”, принимался учить постояльцев, что “надо трезво смотреть на жизнь”. А в соседнем доме жил “штабс-капитан, в прошлом белогвардеец” – “с офицерской выправкой, седыми подстриженными усами, аристократическими манерами”. Он очень галантно ухаживал за Раисой – возможно, как полагает Горбачев, “она напоминала ему о прошлом и несбывшихся надеждах”[263].

По утрам Горбачев шел в сарай позади дома, набирал ведерко угля и приносил его в комнату, а Раиса смешивала уголь с золой, оставшейся в печке с вечера. По вечерам печь растапливали дровами, которые лежали штабелями во дворе. “Иначе бы околеть можно. А пока, так сказать, ложились в тепле, а просыпались – зубы стучали”, – вспоминал он[264]. Окно в северной стене выходило в сад, оттуда открывался чудесный вид (Раиса особенно его любила) на дальние холмы, но само окно закрывалось с большим трудом – до того все перекосилось. Они затыкали щели ватой и бумагой и тщательно заклеивали (как это часто делали в России), но холодный ветер из долины все равно с воем прорывался в комнату. Горбачев не позволял жене таскать воду из колонки (по сей день стоящей на углу улицы), а еще ему не нравилось, что, отправляясь за покупками в центр города, ей приходится подниматься и спускаться по узкой каменной лестнице. К счастью, в первые годы жизни в Ставрополе у него оставалось достаточно времени после работы, чтобы покупать продукты.