— Как вам будет угодно, — растерянно проговорил Хорнблоуэр.
— С моей стороны тоже никаких возражений, — заявил Мак-Кул.
Оружейник и оба капрала вынуждены были покинуть помещение из-за тесноты, но Хорнблоуэр счел своим долгом остаться. Он притулился в углу и внимательно следил за всеми действиями Пейна. Тот выполнял свою работу быстро и профессионально. Он предложил Мак-Кулу раздеться догола и тщательно проверил всю его личную одежду. Каждый предмет он внимательно прощупал, уделяя особое внимание подкладке, пуговицам и швам. При этом он сминал материю в кулаке, одновременно прислушиваясь, не зашелестит ли зашитая в одежду бумага. Покончив с этим, Пейн занялся сундуком. Ключ торчал в замке. Пейн повернул его и откинул крышку. Военная форма, рубашки, нижнее белье, перчатки, — вещь за вещью извлекалась из сундука и аккуратно раскладывалась на полу после тщательного исследования. На самом дне сундука оказались две миниатюры с детскими лицами, к которым Пейн проявил особый интерес, так как больше ничего не нашел.
— То, что вы ищите, — подал Мак-Кул голос впервые с начала обыска, — лежит на дне морском. Я избавился от всего задолго до захвата «Эсперансы». Вы не найдете здесь ничего, что поставило бы под удар моих собратьев-патриотов. Ваша работа бесполезна.
— Можете одеться, — бесстрастным тоном объявил Пейн, коротко кивнул Хорнблоуэру и вышел.
— Редкостной вежливости господин, — заметил Мак-Кул, натягивая штаны.
— Я позабочусь о ваших просьбах, — сказал Хорнблоуэр.
Он задержался у входа, чтобы напомнить оружейнику и его капралам о необходимости тщательного соблюдения всех мер предосторожности и неослабного внимания, прежде чем распорядиться относительно обеда для преступника и присылки матраса в камеру.
Когда он вернулся, Мак-Кул ел. Выделенную ему кварту воды он проглотил сразу и теперь пытался всухомятку справиться с жесткой солониной и сухарями.
— Ни вилки, ни ножа, — пожаловался он Хорнблоуэру с притворным возмущением.
— Увы, — ответил Хорнблоуэр без тени сочувствия.
Было как-то странно стоять здесь и смотреть на человека, обреченного на скорую смерть, с жадностью вонзающего крепкие белые зубы в кусок жилистого мяса.
Переборка, на которую опирался Хорнблоуэр, внезапно дрогнула, и до ушей его донесся звук пушечного выстрела. Этот выстрел возвещал о том, что чрезвычайное заседание Военного Трибунала Флота открыто.
— Пора идти? — спросил Мак-Кул. — Да.
— В таком случае я без сожаления оставляю эти деликатесы недоеденными, не вызывая при этом упрека в отсутствии хороших манер.
Конвой с заключенным поднялся на верхнюю палубу. Впереди шли два морских пехотинца с примкнутыми штыками, за ними Мак-Кул и Хорнблоуэр, сзади два капрала и оружейник.
— Прежде я частенько проходил этим путем, хотя и не с такой помпой, — заметил Мак-Кул лейтенанту Хорнблоуэру.
Хорнблоуэр ничего не ответил. Он был начеку: вдруг подконвойный вздумает в этот момент бежать и бросится в море.
Военный трибунал. Золотое шитье капитанских галунов. Накатанная церемония. Краткий допрос свидетелей и подсудимого. Выступление обвинения и защиты. Последнее слово подсудимого.
— Я многое мог бы сказать, — заявил Мак-Кул в своем кратком выступлении, — но вы, прислужники безжалостной тирании, все равно не прислушаетесь к моим словам. Поэтому я умолкаю, а вы, убийцы, делайте свое грязное дело.
Спустя пятнадцать минут все было закончено.
Осужденного поместили в ту же пустую кладовую, которая теперь приобрела официальный статус камеры смертника. Как только Хорнблоуэр вошел туда, на пороге появился запыхавшийся мичман.
— Капитан просит вас, сэр, подняться для беседы в его каюту, — выпалил он, не успев перевести дыхание.
— Хорошо, — невозмутимо сказал Хорнблоуэр.
— Там с ним сам адмирал, сэр, — добавил мичман шепотом.
Адмирал — достопочтенный сэр Уильям Корнуоллис — и в самом деле оказался в капитанской каюте вместе с уже знакомым Хорнблоуэру лейтенантом Пейном и капитаном «Славы» Сойером. Адмирал после представления ему Хорнблоуэра сразу же перешел к делу.
— Вы отвечаете за подготовку и проведение казни? — спросил он.
— Так точно, сэр.
— Тогда слушай, сынок…
Корнуоллис пользовался во флоте огромной популярностью. Он был строг, но всегда справедлив, и отличался незлопамятностью. О его личной храбрости и высочайшем профессионализме ходили легенды. Под прозвищем Синий Билли он был героем неисчислимых анекдотов и песенок. Сейчас, однако, он находился в явном затруднении, не имея подходящих слов их высказать.
Хорнблоуэр терпеливо ждал продолжения.
— Слушай сюда, — повторил адмирал, — нам надо, чтобы этот рыжий черт не начал распинаться перед тем, как его подвесят.
— Так точно, сэр, — ответил Хорнблоуэр, не ожидавший такого поворота.
— Четверть матросов на этом корабле — ирландцы, — продолжал развивать мысль Корнуоллис. — Безопасней закурить в крюйт-камере, чем позволить этому пройдохе трепать перед ними своим языком.