Гопакиада

Оранжевые мифологи, правда, изредка оценивают это как очередное проявление «антиукраинства»: дескать, ежели так, то почему же параллельно не было ликвидировано или перемещено на новые территории и Войско Донское, также оказавшееся в глубоком тылу? Отвечаю: а потому, что крымская опасность была снята и пустынные земли южнее Сечи (Таврия и Новороссия) уже заселялись вовсю. «Тыл» же Дона располагался впритык к кочевьям еще не совсем цивилизованных калмыков, «частным образом» воевавших с совсем еще нецивилизованными казахами за пастбища, лежащие между Уралом и Волгой. А также и к землям, населенным весьма активными и еще не замиренными (именно этим займутся черноморцы) адыгами. И, наконец, Войско Донское, в целом завершив к концу XVIII века процесс интеграции в Империю, в отличие от Запорожья, не представляло опасности для стабильности государства, которое не имело ни времени, ни необходимости тратить еще столько же времени на окультуривание Сечи.

Между прочим, тот факт, что командовал операцией именно Петр Текели, помогает понять очень многое.

Дело в том, что богатейшие земли будущей Новороссии, формально входившие в сферу влияния Крыма, а следовательно, и Турции, в XVIII веке были фактически ничейной землей. Обустраивать в тех местах, а тем паче возделывать поля, всерьез считалось, и не без веских оснований, слишком большим риском. Этот «Великий Луг» запорожцы традиционно считали своим, но в эпоху Старой Сечи, вплоть до 1709 года, не уделяли ей особого внимания.

С основанием Сечи Новой все изменилось. О системе «паланок» я уже говорил, однако паланками дело не исчерпывалось. Хозяйственные «старшие» были неплохими, хотя и стихийными, экономистами. В отличие от дурных предшественников, они заботились о заселении запорожских степей хлеборобами, наряду с собственными латифундиями основывали «слободы», привлекая и приманивая туда население Гетманщины и даже юга России. Обосновывавшиеся в «слободах» земледельцы формально в структуру Войска не входили никак, а неформально считались «общими работниками» на «войсковой» земле, то есть были чем-то типа спартанских илотов, хотя и без криптий. С них собирали налоги как бы в войсковую казну (правда, небольшие), им на выпас отдавали табуны и отары, они же на правах издольщиков обрабатывали и участки, относящиеся к «паланкам». Слободы расширялись, разрастаясь в маленькие городки, где была уже не одна церковь, а две или даже три. Любопытно, что «лыцари», защитники веры, громившие евреев везде и всюду, на «своей» территории брали «нехристей» под защиту, опекали их и даже… поручали собирать со «слободских» сборы в войсковую казну.

В целом все запорожские владения («вольности») занимали огромную территорию (к 1775 году — 19 местечек, 45 сел и 1600 хуторов), а доходы «старших» — включая сбор пошлин с обозов, посредническую торговлю и шинкарство — позволяли им финансировать строительство десятков церквей и монастырей в Гетманщине. При этом, однако, никаких юридических прав на эти земли не было не только у «старших» (даже «паланки» формально являлись не собственностью, а «долгим володением»), но и у Войска, права и обязанности которого регулировались Разрешительной грамотой 1734 года, согласно которой «возвращенцы» имели право всего лишь селиться в облюбованном месте.

Тут и возникла коллизия. Рассматривая южные земли как важный источник пополнения государственного земельного фонда, а значит, и бюджета, и возможности расширения социальной базы, Петербург в 1751–1753 годах выдал разрешение на колонизацию земель, уже находящихся под контролем России, переселенцам из Сербии — т. н. «граничарам», имеющим, помимо немалого хозяйственного опыта, еще и военный. На просторах Великого Луга появились две новых провинции — Ново-Сербия и Славяно-Сербия (ополчение которой в 1775-м как раз и возглавлял Петр Текели). Переселенцы получили субсидии, землю налоговые льготы на 10–15 лет. С юридической точки зрения права их были совершенно безукоризненны, что они и попытались объяснить соседям, действия которых справедливо оценили как самозахват. Однако запорожские «старшие» полагали совершенно иначе. Как, впрочем, и «серома», получавшая дотации как раз за счет доходов с «войсковой» земли. На требование платить за пользование землей и провоз продукции сербы, естественно, ответили отказом. Стычки учащались, переходя иногда в кровавые столкновения, наподобие «индейских войн» следующего века, где «лыцари» играли роль чингачгуков, — с десятками убитых и сотнями раненых. Новоселы, понятно, жаловались в Петербург, Петербург, тоже понятно, негодовал в связи со срывом государственной программы. Тем более что в запорожские «слободы» уходило и немало поселенцев, привлеченных непосредственно российскими властями. И наконец, императрица в то время планировала построить в отбитых у турок областях новую столицу Империи — «Екатеринослав», а наличие в предполагаемом районе строительства «лыцарей» было сродни наличию малярийных комаров на невских болотах.