Гопакиада

Пошла раздача слонов. Что интересно, польские трибуналы, судившие подданных Речи Посполитой, были не столько гуманны, сколько справедливы. До жути. Правда, по данным польских архивов, казнено было не 20 000 народных заступников, а 713, бесспорно уличенных в убийствах, но тоже ведь немало, а надворного сотника Гонту, перекинувшегося к гайдамакам и с неделю их возглавлявшего, хоть и вел он себя с пленными «ляхами» относительно человечно, вообще порвали на куски заживо. Зато подданные России, вплоть до «гетмана» Зализняка, отделались ссылкой. По полной программе досталось только идеологам: епископ Гервасий и игумен Мелхиседек, уличенные в подстрекательстве и подлоге, были удалены в Россию «на покой и покаяние». Конфедерация скисла. Гайдамацкий «рух» сошел на нет. Польша ушла в пике, спустя несколько лет завершившееся первым разделом. А память про «славнi події Коліївщини та справедливу боротьбу гайдамаків, — как пишут в современных украинских учебниках, — відіграла значну роль у формуванні національної моралi та свідомості українського народу».

Глава XI Армия Трясогузки

Гоп со смыком

Ежели кто-то удивлен, отчего давненько не поминали мы запорожцев, объясняю: после мазепинской эпопеи «лыцари» сошли со сцены. Не навсегда, но надолго.

Еще в 1709-м Сечь, принявшую сторону шведов и Мазепы, уничтожил Петр, приказавший сровнять крепость с землей, засыпать подземные переходы и казнить 156 из трех сотен взятых в плен обитателей, а около десятка повешенных пустить вниз по Днепру (по мнению некоторых нынешних украинских историков, это «злое дело» свершилось после взятия Батурина, но что взять с убогих?).

При этом трудно сказать, что царь был неправ. Военные мятежи в военное время нигде и никогда не кончаются банкетами, особенно если власть крепка, и Петр доказал это еще стрелецкими казнями. Сечевики же, помимо прочего, еще и позволили себе после первого, неудачного штурма их укреплений «срамно и тирански» убить на стенах несколько десятков пленных солдатиков. Вот как раз убийцы и отправились по реке на плотах, и именно уличенные в хоть какой-то — пусть минимальной — причастности к зверству были казнены на месте. Прочие, в цепях и колодках, закованные в цепи, побрели под конвоем в ставку царя.

Что до «лыцарей», во главе с атаманом Гордиенко воевавших вне Сечи, то они после Полтавы и провального похода на Правобережье под бунчуком Орлика в 1711 году долго мыкались, пока наконец не осели в урочище Алешки, под «крышей» крымского хана. Было им там так плохо, что они вскоре запросились в Россию. Петр, однако, отказал. Отказала и Екатерина I. Лишь в 1728 году, после изгнания казаками старого кошевого Гордиенко, русское правительство снизошло до переговоров, и в 1734-м, уже при Анне Иоанновне, эмигранты вернулись, получив разрешение основать новую Сечь на острове Чертомлык.

Нельзя оживлять мертвецов. Новая Сечь была зомби. Смешной и жуткой пародией на себя бывшую. «Лыцари» по-прежнему были храбры и совсем не боялись смерти, но лишь потому, что жизнь — хоть своя, хоть чужая — не казалась им какой-либо ценностью. Итак, храбрость была. И все. Никакой — пусть и весьма своеобразной — «военной демократии». Никакого аскетизма. Никакого социального мира. Всем заправляли «старые» («знатные») казаки, вернувшиеся из крымских владений. По сути, те же «зимовые», что и 150 лет назад, но при российских воинских чинах.