Гопакиада

Скорее всего, кто-то из этих «скучающих» и накропал на досуге помянутую выше «Историю Русов», появившийся в начале 19 века анонимный апокриф. По форме сие произведение не пойми что, то ли летопись, то ли сборник легенд, по сути же, как метко оценил историк Илья Борщак, «политический трактат, облеченный в историческую форму». Или, если без экивоков, политический памфлет на тему «Ой, какие мы были крутые и славные». Красота и сочность слога сего произведения несомненны, в отличие, увы, от научной достоверности. Нынешние мифологи, правда, с этим не согласны, они полагают книжицу не просто достоверной, но даже  «катехизисом, Кораном и Евангелием украинства» , однако исследователи 19 века, в том числе стоявшие на жестко «украинофильских» позициях, полагали иначе. В частности, Николай Костомаров, посвятивший изучению истории Украины всю жизнь и свято веривший в подлинность «источника», на склоне лет с очевидной грустью сделал окончательный вывод, признав, что в «Истории Русов» «много неверности и потому она, в оное время переписываясь много раз и переходя из рук в руки по разным спискам, производила вредное в научном отношении влияние, потому что распространяла ложные воззрения на прошлое Малороссии». Впрочем, мифологам Костомаров, ежели что, не указ.

Как бы то ни было, «История Руссов» запрещена не была и обильно расходилась в списках, в том числе и в Петербурге. Собственно, элита Империи «малороссийской» темой интересовалась давно. Она ведь и состояла едва ли не наполовину из выходцев оттуда, не вполне порвавших с родными корнями, а кроме того, это было (хуторки в степи!.. черные брови, карие очи!.. чому я не сокил!..) очень свежо и романтично, с одной стороны, безусловно, свое, но с другой как бы и не совсем, и каждый из интересовавшихся видел в ней ровно то, что хотел видеть. Кого-то привлекали «думы» Рылеева, где донельзя облагороженные Наливайко и Войнаровский в лучших традициях якобинцев высокопарно рассуждали о свободе и добродетели, кто-то зачитывался пушкинской «Полтавой», наслаждаясь изысканной смесью коварства, любви и воинских подвигов, еще кто-то просто и без затей хохотал, листая «Энеиду» Котляревского. Однако самый мощный толчок процессу дал, на мой взгляд, никто иной, как Николай Васильевич Гоголь, по большому счету, основатель русской «поп-культуры», в частности, таких жанров, как фэнтези, horror и пиратский роман. Нет, конечно, стихи — это прекрасно, и Пушкин с Лермонтовым гении, но любовь к поэзии присуща не всем. Да и серьезная проза, в том числе военная, не говоря уж о «бытовой», хороша под настроение. А вот Гоголь с его колдунами, ведьмами, виями и флибустьерами, щеголяющими в шароварах шириной с Черное море, — совсем иное дело. Это для всех. И интерес к Малороссии вспыхивает степным пожаром, как нынче (спасибо профессору Толкиену) интерес к кельтам, бывших, между нами, всего лишь крашенными лохматыми дикарями.