Гонщик-2

— У вашего мобиля очень плавный ход, — заметила Елизавета через несколько минут. И вообще он весьма необычен.

— Это естественно. Он ведь изначально создавался для гонок.

— На мой взгляд, как раз-таки странно. Я думала, гоночные мобили делаются весьма аскетичными. Но, насколько я вижу, ваш совсем не такой.

— Для объяснений потребуется специальная терминология. Вас это не пугает?

— Ничуть. Батюшка весьма увлечен гонками, он азартный болельщик и мне поневоле пришлось разобраться в устройстве этих аппаратов. Должна сказать, на самом деле всё не так уж сложно. Так что не стесняйтесь, а если я чего-то не пойму, то переспрошу.

— Что ж, извольте. Скорости мобиля во время гонки намного выше, чем во время, скажем, поездок по городу. Вот как у нас сейчас. И поэтому любая неровность дороги воспринимается подвеской колёс намного сильнее. И чем лучше устроена эта самая подвеска, чем более сильный удар она может погасить, тем большую скорость может поддерживать гонщик во время соревнований, не опасаясь того, что мобиль потеряет устойчивость и сойдет с трассы, а то и вовсе перевернётся. А на малой скорости эта гоночная подвеска дает ощущение мягкости хода.

— Спасибо за объяснение. Неужели кто-то может не понять таких простых вещей?

— Конечно. Ведь для этого нужно затратить хотя бы минимальное умственное усилие, отстраниться от привычных вещей, освоить незнакомые понятия. Большинству людей попросту лень делать всё это. Ведь гораздо проще жить в привычном уютном мире, среди привычных вещей и не задумываться о том, что выходит за его пределы. Собственно, так живет подавляющее большинство людей и вполне себе этим счастливы. Их принято называть обывателями.

— Как мне это знакомо!

Это был буквально крик души. Лиза вновь разволновалась, отчего румянец на её щеках ярко вспыхнул.

— Сколько батюшкиных приятелей, сколько моих подруг живут именно так, довольствуясь тем, что имеют и не пытаясь вырваться за пределы обыденности.

— А вам хотелось вырваться?

— О да!

Глаза девушки сверкнули.

— Сейчас ваше желание начало исполняться. Вы покидаете отчий дом, наскучившую вам серую повседневность. Но ведь, может статься, вы просто смените одну повседневность на другую. Чего вы хотите? Какое занятие было бы вам настолько по душе, чтобы оно не превратилось в рутину?

— Вы меня дразните? — подозрительно спросила Огинская.

— Отнюдь. Мне действительно интересно. Вы хотели свободы. Оставим в стороне тот факт, что способ для освобождения вы избрали достаточно спорный: брак во многом свободу ограничивает. Но знали бы вы, сколь многие люди, получивши эту самую свободу, не умеют ей воспользоваться. Ни правильно, ни неправильно — никак. И потому мне хочется услышать, что бы сделали вы, получив такую возможность — самостоятельно распоряжаться собой.

Елизавета Петровна замолчала. Я не мешал ей размышлять, и не спеша вел «молнию» по улицам столицы.

Вырвало её из тяжких дум то, что мобиль остановился у нужного заведения. Огинская очнулась от своих мыслей и повернулась ко мне.

— Владимир Антонович, у меня сейчас нет должного ответа на ваш вопрос. Но я хочу поблагодарить вас за него. Я буду размышлять и непременно найду решение.

— Я рад быть вам полезен. Впрочем, мы уже приехали.

Я остановил мобиль около небольшой церкви. Священик ждал нас, всё было заранее готово. Чин обручения прошел быстро, по сокращенному варианту. Свидетелями же послужили доктор с супругой. Романтическая дама Варвара Тимофеевна была просто счастлива поучаствовать в истории, словно бы сошедшей со страниц рыцарского романа. А потом свидетели уехали, Клейст сел в молнию и отправился осуществлять операцию прикрытия, а мы с Лизой, теперь уже вполне официально жених и невеста, покатили на вокзал.

Степанида была уже там. Вместе с Елизаветой она поднялась в вагон, еще через минуту паровоз дал гудок и поезд тронулся, увозя Лизу подальше от неведомого старого князя.

Я едва успел вернуться в гостиницу и переодеться, как пришло время идти на объявление итогов гонки. Большой зал Зимнего дворца был набит людьми. Стоял неописуемый шум: все разговаривали в голос, обсуждая главную интригу. И если относительно меня и «Молнии» сомнений ни у кого не было, то в категориях вуареток и грузовиков всё было неоднозначно.

В зале появился великий князь Александр, и тут же шум толпы как по мановению руки затих. Что любят большие начальники? Наверное, произносить речи. Вот и сейчас началась скучная пространная речь, наполненная штампами и казенными оборотами. Поняв, что ничего интересного сейчас не будет, я переключился на мысли о Елизавете: всё ли у неё в порядке? Удастся ли наш маневр? Сообразит ли тот старый князь искать свою невесту в Тамбове?

— Владимир Антонович! — прошептал мне Клейст, выдергивая из тревожных мыслей. — Еле нашел вас в этой толчее. Я ничего не пропустил?

— Нет, все только началось. У вас получилось?

— Да, как мы и планировали.

На нас со всех сторон зашикали, и мы замолчали. Тут замолчал и Александр, и публика принялась ему аплодировать. Неужели кто-то способен в этом потоке слов отыскать еще и мысль?