Гонщик-2

Пробуждение было чудесным. Ночью организм все время пытался по старой привычке повернуться то на один бок, то на другой и в результате закономерно просыпался. Но тут же засыпал снова: все-таки я провел за рулем почти двадцать часов. Это и в прошлой жизни было неслабым испытанием, а на местных мобилях и вовсе сравнимо с пыткой. Но крепкий продолжительный сон подействовал воистину чудесным образом: спина почти не болела, усталости не ощущалось совершенно. Оставалась лишь некоторая слабость, которую можно было отнести на счет длительного перерыва в питании.

Едва я пошевелился, как рядом раздался бодрый голос Клейста:

— Ну и горазды же вы спать, Владимир Антонович!

— Да? Который час? — поинтересовался я.

— Да уж пятый пополудни. Знали бы вы, какое количество народа нынче желало вас видеть. И каждому вы требовались самым срочным образом. Но я разогнал абсолютно всех кроме одной бабушки: очень уж она боевая и упрямая. Как пришла, так и сидит, вот уже четвертый час. Так что я сейчас позову доктора, он вас осмотрит, а там и перекусим как следует. Не знаю, как вы, а я давно хочу есть, только вас и дожидаюсь. Вы полежите пару минут, я за врачом.

Клейст и впрямь вернулся очень быстро. Вместе с ним пришел этакий классический доктор: полноватый русоволосый мужчина средних лет, в золоченом пенсне и с бородкой клинышком, в хорошо пошитом костюме-тройке, с часами в жилетном кармане на толстой золотой цепочке и с печаткой на руке.

— Ну-с, что с вашей спиной? — уверенным баском произнес доктор, подсаживаясь к моей постели. — Уже лучше, молодой человек, уже намного лучше. Буквально пара недель, и все будет в лучшем виде. Но шрам, к сожалению, останется. Если бы не ваша безрассудная поездка, его могло и вовсе не остаться.

— Моя безрассудная поездка, доктор, принесла мне победу в Императорских гонках, — резковато возразил я. — Согласитесь, небольшой шрам этого стоит.

— Так вы господин Стриженов? — воскликнул доктор. — К сожалению, оба раза я разглядывал вас исключительно со спины, иначе бы сразу же узнал. Сегодня все газеты Питера полны ваших портретов и фотографий вашей «Молнии». Давайте я переменю повязку и погляжу на знаменитейшего в столице человека, так сказать, анфас.

Я получил еще одну порцию болеутоляющей мази, оделся и потянулся было за бумажником, но доктор протестующе замахал руками:

— Нет-нет, никаких денег. Господин Стриженов, если супруга узнает, что я взял с вас хоть полушку, она меня со свету сживет.

— Так не годится, — возразил я. — Каждый труд должен быть оплачен. И если вы отказываетесь от денег, то, возможно, я смогу отблагодарить вас как-то иначе?

Доктор смущенно потупился.

— Право слово, мне неловко, но вот… купил нынче по просьбе жены вашу карточку. Не могли бы вы подписать её?

— С удовольствием!

Я вынул из кармана самописку.

— Как зовут вашу супругу?

— Варвара Тимофеевна Звонарева.

Я быстро начертал на обороте: «Варваре Тимофеевне на добрую память от экипажа мобиля „Молния“ В. А. Стриженова и Н. Г. Клейста в день окончания Больших Императорских гонок». Ниже поставил дату, свою подпись, потребовал расписаться Клейста и вручил фотографию доктору. Тот расцвел и энергично засобирался:

— Господа, позвольте откланяться: спешу обрадовать Вареньку. Владимир Антонович, в случае чего зовите, я тут же буду.

Вместе с доктором мы вышли в гостиную. Навстречу мне со стоявшего у дверей простого стула поднялась сухонькая старушка в наряде весьма скромного, если не сказать бедного, вида. Она подошла, поглядела на меня так и эдак, и в конце концов озвучила свой вердикт:

— Годишься.

Что Клейст, что доктор были до крайности изумлены подобным обращением, но не вмешивались, ожидая моей реакции. Я же, пусть и не сразу, догадался, что это была за гостья.

— Здравствуй, бабушка. Ты ведь Степанида, так?

— Так, так. Скоро уж шестой десяток будет, как Степанида, — проворчала бабка.

— Как здоровье Елизаветы Петровны? — продолжил я расспросы.

Степанида нахмурилась:

— Плохо ей. Ревьмя ревет цельными днями. Ничего не ест, не пьет, всю перину слезьми промочила.

— Понятно. Батюшка ей волю свою объявил. И за кого сговорил дочку?

— За какого-то князя. Старый, злющий, что твой цепной пёс. Но богатый, этого не отнять. Князь тот Петьке деньжищ посулил за дочку, да только чую я — сгубит он кровиночку мою. А тому и горя нет: денег получит, в поместье засядет, да примется опять за старое: шары заливать, да всем басни родовые рассказывать. «Огинские — ого-го!» — передразнила она Петра Фомича.

— И много денег за Лизавету обещано?

— У-у, много. Тыщи три, а то и четыре. Довольный сидит, наклюкался на радостях.

Что-то продешевил Петр Федорович. Хотя, скорее, выбора у него не было. Взял сколько дали. Поди, еще и кланялся при этом!

— Ну а я-то здесь причем? — задал я бабке главный вопрос.

— Как это причем? — сурово зыркнула на меня Степанида. — ты на балах девке голову задурил, жениться пообещал, сердечко девичье смутил. Она после бала токмо про тебя и говорит. Так шел бы да женился, коли желание имеешь.

— Без родительского благословения?