Гонки на выживание

И он зашагал туда, откуда услышал голос. Ближе, ближе… — Эй! Я тут! — раздалось наконец уже где-то совсем недалеко, и через минуту друзья обнялись.

— Показывай коленку, — с привычной грубостью военного медика приказал Иван.Не мог вовремя лапку поджать?

Ощупав ногу, Иван вынес вердикт:

— Симулянт, как и было сказано. Через двадцать часов сможешь выйти на кросс. Сейчас повязочку наложу… Ну-ка встань, наступи на ногу.

Трубач повиновался. Сделал пару шагов и крякнул.

— Я уж думал — вывих, перелом… — сказал Иван. — Ложись пока, не рыпайся. Часа через два с Божьей помощью выйдем на маршрут.

— А куда? — не понял Трубач.

— Судя по всему, за нашей спиной, в двух сотнях километров, Индийский океан. Нужно тебе туда? Ты же не Жирик, чтоб омывать в его волнах кроссовки!

Стало быть, на север, больше некуда. Причем учти — идти придется только с заката до рассвета. Днем сгорим, спечемся, как яйцо в песке.

На наше счастье, на этом плоскогорье, похоже, полно скал. Будем отсиживаться в тени.

— А как же ребята? Мало ли что с ними… — Будем ждать до последнего, вызывать по связи, будем пытаться разыскать.

Но хочешь не хочешь — нам надо побыстрей выбраться из этого района и уйти за границу, пока нас не пустили на люля-кебаб здешние янычары. Мир должен знать, что тут на самом деле произошло… — Пить охота, — вздохнул Трубач.

— Об этом забудь, — серьезно сказал Док. — Здесь вода в самом деле дороже золота. А с каждым часом под здешним солнцем дорожать будет вдвое. Так что терпи. Не иссохнешь.

Николай снова только вздохнул в ответ…

* * *

Пастухов видел, что его сносит в горы. Подтягивая и отпуская стропы, он управлял площадью и наполнением купола, стараясь изменить направление спуска, но ветер был сильнее. Горы приближались — черная гряда, в которой он не соберет костей. Скорость снижения нарастала, и он понял, что отклониться не сможет. Но тут восходящий теплый поток за сотню метров от каменной стены поднял его и утянул в сторону, на пологий склон. Купол намертво зацепился за крупные острые выступы на вершине и опал. Сергей лежал на наклонной бугристой скале среди камней, мелкие камешки время от времени срывались, со стуком скатывались вниз и улетали в гулкую черноту. Он чувствовал, что парашют закрепился прочно и надежно удерживает от сползания по склону. На руках и локтях горели ссадины, ткань нового камуфляжного костюма порвалась во многих местах. Однако, как ни странно, лежать было довольно удобно.

«Хорошо бы передохнуть», — подумал он. Но надо было идти на встречу со своими. Любой шаг, любое движение здесь могли стать последними. Он не видел ничего, кроме непроницаемой черноты внизу и резкого силуэта ближайшей горы на фоне неба, упиравшейся в густую синеву.

«Вот зараза! — подумал он. — Приземлился нормально, прямо скажем, чудом не расшибся. И опять в плену».

Спускаться до рассвета было чистым самоубийством. Он не знал, заметили или нет пилоты истребителей и вертолетов их выброску с борта «Руслана». Если засекли, передали по связи — наверняка Рашид-Шах отправит поисковиков. И он ясно представил, за сколько километров увидят белый купол его парашюта с вертолетов их группы захвата. Были б горы эти повыше, белели бы снегами… Купол, удерживавший его от скольжения вниз по склону, надо было убирать.

И вдруг он засмеялся. Положение было какое угодно, только не смешное. Но он лежал и хохотал, и это не был нервный смех — спутник предельного перенапряжения.

Он хохотал и не мог остановиться.

Ему вспомнился несчастный отец Федор на скале из «Двенадцати стульев».

Сколько раз вот так, еще мальчишкой, он хохотал, когда доходил до этого места, когда к незадачливому сопернику бессмертных Остапа и Кисы прилетал орел и улетал, крикнув «ку-ка-ре-ку»!

— Е-мое! — вдруг донеслось откуда-то снизу. — Пастух, ты?

— Не корысти ради, — откликнулся Сергей, — а волею пославшей мя жены… — Чего-о? — в ужасе пробасил Хохлов, и негромкий опасливый возглас его гулко разнесся по ущелью.

— Сними-и-ите меня! — корчась от хохота, крикнул вниз Пастух. — Сними-и-те меня, я хороший!

— Ты как туда… изловчился? — поинтересовался Боцман.

— Слышь, Митя, — одолев смех, спросил Пастух, — ты знаешь, за что я тебя люблю? За умные вопросы. Слушай, этих не видел? Представителей народной интеллигенции… — Связи нет, — ответил Боцман.

— Ладно, — сказал Пастух. — До восхода, видно, тут пропадать. Не видно ни хрена. Рассветет, начнем движение колонн… — Прохладно, однако, — сказал Боцман.

— Да, пробирает… — отозвался Сергей. — Ты «вертушку» видел?

— Видел, крутился какой-то… — как из бочки долетел голос товарища. — Может, за нами?

— Все может быть… Ночлег был странный… Ворочаясь на камнях, Пастух то задремывал ненадолго, то снова открывал глаза. Было сыро и очень холодно. Надо было ждать солнца нового дня.

* * *

Машин на маршруте становилось все меньше — палящая жара и пустынные пески, барханы и дюны, крутые подъемы и резкие повороты делали свое дело. Сдавали то двигатели, то трансмиссии, то не выдерживали люди — экипажи сходили с трассы и выбывали из состязаний.