Гонки на мокром асфальте

Дэнни подошел к водительской двери, вытащил из-за спинки сиденья шлем, надел его. Затем сел за руль и пристегнулся.

— Один «гав» — ехать медленнее, два — быстрее. Понял?

Я тут же гавкнул два раза, удивив Пэта и Джима.

— Во как! — воскликнул Джим. — Не успел устроиться, а уже разгоняться надумал. — Да, собачка у тебя гоночная.

Паддок в Тандерхилле зажат между двумя параллельными прямыми, после него дороги расходятся веером, как крылья бабочки. Медленно проехав длинный горячий бокс, Дэнни вырулил к выезду на трек.

— Начнем потихоньку, — сказал он, и мы двинулись вперед.

Вид трека наполнил меня новыми ощущениями. Вокруг — ни зданий, ни знаков. Чувство меры теряется сразу. Ехать по треку — то же самое, что нестись по полю. Дэнни едва заметно двигал руками, но я сразу понял: ведет он агрессивнее, чем обычно — быстрее разгоняет машину, жестче тормозит.

— Ищу свои ориентиры, — сообщил он мне. — Точки поворота, торможения. Некоторые гонщики ездят по интуиции. Находят ритм и доверяются ему. Я езжу иначе — по ориентирам. Мне так удобнее и спокойнее. С десяток ориентиров у меня уже есть, хотя я тут ни разу не был. Семь-восемь я приметил, пока мы с тобой гуляли, в основном на поворотах.

Мы пошли на повороты. К моему счастью, на спусках и подъемах он сбрасывал скорость, а разгонялся только по прямой. Мы ехали не быстро, со скоростью примерно сто километров в час, но на поворотах я ее здорово чувствовал, особенно когда покрышки издавали пугающий гулкий звук, похожий на уханье совы или стон привидения.

Я радовался, что нахожусь рядом с Дэнни, еду с ним по треку. Раньше он ни разу не брал меня на гонки. Я чувствовал себя легко и спокойно, в сиденье не болтался, Дэнни привязал меня крепко. Окно было открыто, меня обдувал легкий ветерок. Я бы так хоть целый день катался.

Сделав три круга, Дэнни повернулся ко мне:

— Тормоза и покрышки разогрелись.

Я поначалу не понял, к чему он клонит.

— Сделаем еще кружок? Проедемся по-настоящему?

Конечно же, я хотел проехаться по-настоящему и гавкнул два раза. Дэнни рассмеялся.

— Если не понравится, вой, — предупредил меня Дэнни и надавил на акселератор.

Вот когда меня охватила настоящая радость. В жизни не испытывал ничего подобного. Ничто не сравнится с ощущением бешеной скорости. Меня сразу вдавило в кресло, а через несколько секунд мы уже неслись стрелой по первой прямой.

— Держись, старина, мы идем на поворот. Скорость сбрасывать не буду.

Какое там сбрасывать, он начал разгоняться. Машина шла все быстрее и быстрее. Я видел, как на нас надвигается поворот, на кукую-то долю секунды мне показалось, что мы сейчас просвистим мимо него, и вдруг послышался визг покрышек. Капот машины осел, и я мысленно поблагодарил Джима за одеяло — если бы не оно, я бы улетел к лобовому стеклу. Медленно, медленно тормозные колодки схватывали барабаны, туго сжали их, и тепло, возникшее в результате трения, рассеялось по всей площади колес. Дэнни резко повернул руль влево и сразу же очень мягко надавил на газ. Мы вырвались из поворота. Ускорение заставило нас пошатнуться в креслах, а вот покрышки даже не дрогнули, они словно вцепились в трассу. А еще умерла сова. Покрышки уже не ухали, они кричали, ревели, визжали от боли: «Аааааааааа!» На вершине подъема Дэнни чуть расслабил пальцы на руле, и машина стремительно понеслась вниз. Затем был следующий поворот, потом еще один, и еще… Мы сделали пятнадцать поворотов, и все они мне понравились. Ах, как я их полюбил, повороты Тандерхилла. Я и сейчас их обожаю. Они все такие разные, каждый со своим ощущением, но одинаково глубоким и волнительным. Крут за кругом мы бороздили трек.

Когда на скорости сто девяносто километров в час мы неслись по прямой, Дэнни кинул в мою сторону взгляд и спросил: «У тебя все нормально?»

Я дважды гавкнул.

— Ну ты даешь. Если мы еще покатаемся, мне придется за покрышки платить. Ладно, еще круг — и хватит.

Да, круг. Еще один круг. Один, последний круг. Жизнь за него отдаю, за этот круг. Господи, подари мне один только круг.